Табал - Андрей Евгеньевич Корбут
Так и поступили. Спрятали Арицу. Спрятали Агаву. Когда мужчины проснулись, то снова взялись за пиво, за вино. К вечеру все опять были пьяны. Только сутки спустя Варда вспомнил об Агаве, принялся ее искать, стал горячиться. Шимшон, который уже обо всем знал от Хемды и Диялы, повел сына за собой для разговора.
Через полчаса из комнаты вышел Шимшон, один, мрачнее тучи, подозвал Диялу:
— С Арицей надо решать. Не сможешь, я попробую. Поговорю с Таба-Ашшуром или с кем еще. Есть у меня один знакомый купец при царе. Обещал помочь, если что. Миром это дело не поправить. Агава пускай живет там, куда ты ее отправила.
Дияла осторожно спросила о брате:
— Как он? Сильно зол?
Шимшон оглянулся на закрытую занавеску, за которой сидел его старший сын, и сказал так тихо, чтобы слышала только дочь:
— Не заходи туда. Он плачет, — голос старика дрогнул.
5
За шесть месяцев до начала восстания.
Киммерия. Город Хаттуса
Манас вытер со лба пот и прислушался: показалось — или кто-то идет по веранде?
Наверное, показалось.
Впрочем, для верности хозяин постоялого двора пару минут сидел тихо как мышь. Успокоившись, тяжело вздохнул и вернулся к работе: он мыл пол, стоя на четвереньках, сначала чистил его щеткой, затем елозил мыльной тряпкой и снова брался за щетку. Комната была крохотная, из мебели — узкая деревянная кровать, а в проходе между нею и стеной мог едва протиснуться человек. Небольшое свободное пространство оставалось перед порогом, здесь ему и приходилось трудиться.
Однако стоило Манасу оказаться спиной ко входу, как сзади кто-то незаметно поддел кинжалом защелку и бесшумно отворил дверь. Хозяин бы и не почувствовал ничего, если б не легкий ветерок, подувший с улицы.
Манас замер. Так жук-навозник притворяется мертвым, столкнувшись с опасностью. Глаза нашли нож, заткнутый за пояс. Главное — не выдать себя, а то ему перережут горло раньше, чем он обернется.
— Чего надо? Замерз? Оно понятно: ночь сегодня прохладная. Может, принести еще одно одеяло, только скажи куда, — вкрадчиво говорил Манас, пытаясь угадать, кто дышит ему в затылок: «Хорошо б, если бы постоялец. Но кто станет красться, будто вор в чужом доме… Так, наверное, вор и есть… Тогда пускай думает, что я принял его за постояльца».
— Ты распустил всех своих рабов? — услышал он знакомый спокойный голос.
— Ашшуррисау? — изумился хозяин.
Встав с колен, он повернулся к гостю, излучая радушие. Теперь, когда от страха ничего не осталось, Манас улыбался, и все же растерянное выражение на его лице не исчезло.
— Почему ты здесь? Ты же отправился на север…
— Я вымотан и голоден как волк. Накрой-ка на стол, — Ашшуррисау усмехнулся. — Не знаю, сам или позови рабов, но накрой. А там и поговорим.
— Да, да, ты посиди здесь, — засуетился Манас. — Я сейчас все устрою.
Он быстро вышел из комнаты. Спустился вниз, стал будить рабов, отдавать приказания.
Ассириец же, добравшись до кровати, хотел было прилечь, но в последний момент передумал; снял со стены подвешенный на крюк светильник — и принялся изучать темное пятно на полу, которое так старательно пытался вывести Манас. Убедившись, что чутье его не обмануло, Ашшуррисау прилег отдохнуть.
Пока накрывали ужин, гость успел вздремнуть. Но стоило Манасу войти в комнату, как ассириец сразу открыл глаза и прямо спросил:
— Ты не доверяешь своим рабам?
Манас передернул плечами:
— Им больше других. Думаешь, от кого идут все слухи… Это от них хозяева узнают обо всем, что происходит вокруг.
— Хорошо, что ты осторожен.
— Это у меня в крови, — гордый собой, закивал Манас.
— Ты вовремя вспомнил о крови… Кого ты убил?
Хозяин замялся:
— …Был тут один фригиец. Продал табун лошадей на юге, а потом отстал от каравана.
— Его не станут искать?
— Нет, нет, я все выведал… Я и комнату ему эту дал, крайнюю, чтобы никто ничего лишнего не услышал… Никто ничего и не увидел… Этот болван…
Ашшуррисау перебил его:
— А как же я?
И только теперь Манас понял, что ассириец не на шутку разозлился, хотя и скрывает это под привычной маской безразличия.
— Я ведь догадался. А значит, мог догадаться и кто-то другой. Значит, могут пойти слухи. К тебе станут иначе относиться. Одни станут тебя бояться, другие — презирать, третьи захотят взять тебя в сообщники, а четвертые и вовсе пойдут к наместнику за наградой, сообщат об убийце. А мне надо, чтобы о тебе говорили, как о самом честном хозяине постоялого двора в Хаттусе… Где ты спрятал труп? В сточной канаве?
— Нет, нет… я избавился от трупа. Я был осторожен… И это в последний раз… Обещаю…
— Пойдем ужинать, — неожиданно миролюбиво сказал Ашшуррисау, поднимаясь с кровати. Он умел вправлять мозги таким, как этот Манас.
Пока гость утолял голод, хозяин рассказывал ему новости. О том, какой шум поднялся после исчезновения Ашшуррисау и Тарга. Киммерийцы обыскали весь город и его окрестности, пытаясь их найти. Как обнаружились у моста трупы. Все решили, что Тарг убит, а Ашшуррисау бежал из страха.
— Эрик пару раз о тебе спрашивал, интересовался, что мне известно. Я отнекивался. У него на тебя большой зуб вырос. Когда Тарг пропал, Теушпа пришел в ярость и во всем обвинил Эрика. Он чуть головой не поплатился. Помогло вмешательство Лигдамиды.
— С чего бы это? Зачем принцу заступаться за конюшего отца? — заинтересовался Ашшуррисау, перестав жевать. — Помнится, не были они раньше близки.
Манас приосанился, почувствовав, что может быть действительно полезен своему ассирийскому другу.
— После битвы под Тиль-Гаримму от Теушпы ни на шаг не отходит молодой номарх по имени Дарагад, вроде бы его внучатый племянник. Он там отличился — пленил Шаррукина. И теперь все смотрят на Дарагада как на соперника Лигдамиды. Уже и слухи пошли, мол, неизвестно, быть ли ему царем после смерти отца.
— А Балдберт на чьей стороне?
— То-то и оно — тоже за Дарагада. И Лигдамида всему этому точно не рад.
— А почему о смерти так вдруг заговорили? Не слышал, чтобы царь снова болел.
— Не болел, твоя правда. Да стар он уже, поэтому такие и разговоры идут, никуда от этого не деться. Так вот, когда жизнь Эрика висела на волоске, Дарагад больше других подначивал царя, чтобы тот расправился с нашим киммерийским жеребцом. Думаю, Лигдамида вдруг воспылал такой дружеской любовью к царскому конюшему, чтобы напомнить Дарагаду его место.
— И царь сына послушал?
— Да. Оставил своего конюшего в покое, забыл обо всем, как будто ничего и не было. А
