Табал - Андрей Евгеньевич Корбут
Ашшуррисау с удовлетворением подумал, что не ошибся в Манасе. Алчен, конечно, зато голова на плечах есть. Все на лету схватывает.
— Что за человек этот Дарагад? Чем его прикормить можно?
Манас замолчал, не зная, что ответить. Потом осклабился:
— За славой охотится. Воевать любит. И спит, наверное, в седле.
— Воевать, говоришь… Это хорошо… Эрик давно у тебя был?
— Давно… Ты так и не сказал, почему вернулся?..
Ашшуррисау к этому времени уже наелся, напился вволю пива, развалился на скамейке, прикрыл рукой глаза и устало произнес:
— Меня вернули назад. Отменяется твоя служба ассирийскому царю. И почести… и награда… и жалованье…
Последние слова он говорил засыпая и оттого едва слышно.
Лицо Манаса окаменело от обиды и такой явной несправедливости. Еще вчера он был уверен, что служит Син-аххе-рибу, и подсчитывал, сколько сможет получить жалованья за пару лет непыльной и такой привычной ему работы: выведывать все обо всех и доносить кому следует. А сегодня его отшвырнули в сторону, как мальчишку! Какое там — как шелудивого щенка!
Хозяин бесшумно вышел из комнаты, махнув рукой, подозвал раба, который помогал накрывать на стол, и сказал шепотом:
— Бери коня и скачи в стойбище, к Эрику. Ты знаешь, как его найти. Скажи: тот, кого он искал, сейчас у меня.
6
Осень 684 г. до н. э.
Ассирия. Провинция Гургум. Город Маркасу
Казалось, небо раскололось на тысячи осколков. От стрел не было спасения. Стоять насмерть, когда не можешь ответить ударом на удар, — страшно и не каждому под силу. Особенно если ты новобранец.
Первым не выдержал Нинуйа. Прикрываясь щитом, он попятился, бросил товарищей, перекрывших улицу, стал отступать под навес к ближайшему дому. Затем побежал Ноам.
— Назад! Назад, в строй! — закричал Шимшон.
Стрелы бились о его щит, как тяжелые градины. Одна запуталась в подшлемнике, две ударились о шлем, самая удачливая чиркнула по шее.
Еще одного беглеца остановил Гиваргис, сбив его с ног, рявкнул:
— Следующий познакомится с моим мечом!
А потом все прекратилось. Только исподволь, откуда-то из глубины, из молочного тумана стал приближаться раскатистый рык. Это с криками приближались сирийцы — защитники Маркасу.
Пехотинцы перестроились. Заслонились щитами, ощетинились копьями.
Так скала встает на пути селя, заставляя его прервать свой бег.
Загрохотало… Зазвенело… Заколотилось сердце битвы.
Благодаря своему свирепому натиску сирийцы сумели немного оттеснить ассирийскую пехоту, но потом остановились, не в силах пройти дальше.
Несколько отвоеванных метров, усеянных десятком трупов защитников города. Почти всем ассирийское копье пробило грудь, одному снесло голову, двое корчились на мощеной улице, пытаясь собрать в кучу свои кишки. Ассирийцы отделались легкими ранениями.
Нинуйа и Ноам попали в западню. Укрывшись от стрел, они не успели вернуться в строй и теперь сражались в окружении десятков врагов. Ноам вращал мечом с быстротой молнии, полоснул одному из нападавших по шее, так, что в лицо ему брызнула чужая кровь, у второго выбил из рук булаву, третьему пробил грудь — и тут же раскрылся сам. От смерти спас Нинуйа, заслонил товарища щитом и одновременно ударил врага копьем — да так, что едва не оторвал ему правую руку.
Шимшон подал сигнал к атаке, и ассирийцы перешли в наступление: теснее сдвинули щиты, заработали копьями, как будто нанизали на шампуры куски мяса.
Улица шириной в шесть метров, — серая брусчатка под ногами и стены из сырцового кирпича, — все было в крови.
Теперь ассирийцы шагали по трупам.
— Держись… держись… еще немного… и нас выручат, — хрипел Ноам.
Он отбил меч, а над ним уже занесли топор — успел заслониться щитом, а тот вдруг раскололся, как орех, надвое, с ручкой оторвав пару пальцев.
От боли Ноам присел, увидел, как топор снова взлетел над его головой, и мысленно попрощался с жизнью, ведь ни уйти в сторону, ни защититься не было никакой возможности.
— Берегись! — оттолкнул товарища Нинуйа, принимая этот удар на себя. Топор снес с него шлем, содрал клок волос с головы, залил глаза кровью, оставил без правого уха.
Вне себя от боли и ярости, Нинуйа прыгнул на врага с голыми руками, повалил на землю, вырвал из его рук топор, успел увернуться от двух или трех копий — откатился и мгновенно поднялся на ноги… чтобы затем рубить людей, как молодые деревца в лесу, прокладывая себе дорогу.
Сирийцы, зажатые ассирийской фалангой с одной стороны и раненым медведем с другой, кинулись врассыпную, побежали прочь.
Это была передышка.
— Эй, там! Пошевеливайтесь! Здесь раненые! — зычно крикнул Шимшон двум санитарам, которые повсюду сопровождали его сотню. — Гиваргис, остаешься за старшего. Схожу, посмотрю как там Варда, и доложусь заодно.
Идти было недалеко. Временный лазарет развернулся около полуразрушенной стены. Там же Таба-Ашшур прятал три сотни резерва и оттуда руководил обороной своих позиций.
Командир кисира, увидев сотника, встревожился: Шимшон редко приходил на доклад.
— Большие потери?
— Обошлось. Раненые, и те легко. Оружие нужно. Половина копий сломаны. Еще одна такая атака — фалангу не выстроим.
— Подожди немного, вот-вот подмога подойдет.
Сотник кивнул и пошел в лазарет.
Таба-Ашшур вспомнил о Варде и понял, что привело сюда сотника, проводил его взглядом, а затем с тревогой посмотрел в сторону ассирийского лагеря. Дождь давно прекратился, туман постепенно рассеивался, но подкрепления по-прежнему не было.
«Скоро… скоро подойдут».
В кисире собралось уже с полсотни тяжелораненых. Они лежали под навесом на глиняном полу перебинтованные, в сознании и без, стонущие, в бреду или безразличные, как будто уже смирились со смертью. Пока Шимшон искал своего сына, раненые продолжали поступать, кого-то приносили на руках, кого-то — на носилках. Здесь же он увидел Иари, которого укладывали не на пол, а на циновку… с обрубком вместо правой руки.
Шимшон поспешил к нему, присел рядом, заговорил:
— Как это тебя? Жарко было?
Старый товарищ держался, дрожал, говорил, стиснув зубы, с трудом превозмогая боль, и силился улыбнуться:
— Да… не ппп-по-везло. Потери у меня ббб-бо-льшие… Считай, вся сотня ппп-по-легла. Кто здесь, кто там остался.
— Ты отдыхай, отдыхай, — успокоил его Шимшон и двинулся дальше, поманив за собой санитара. Едва отошли от сотника Иари, заговорили:
— Что так? И правда, вся сотня полегла?
— Да. Они в ловушку попали. Пока держали оборону, часть сирийцев обошла их по крышам домов и ударила с тыла.
— Ясно… Варда где мой? Как он?
