Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
Раздался пронзительный вой автомобильной сирены, и несколько санитарных военных машин рассекли вереницу повозок и возбужденную толпу.
Ты прибавил шагу.
— Куда направляешься? — Кто-то тронул Ты за плечо.
Он обернулся. Это был Ву.
— Да вот хочу разыскать Тоана.
Ву насмешливо прищурил глаза.
— А ты не знаешь случайно, куда едут эти санитарные машины? — Он взял Ты под руку. — Пойдем встретим поезд из Ланг-сона. Вчера ночью в районе Ланг-сона произошел первый бой между войсками адмирала Деку и его величества японского императора.
Привокзальная улица была похожа на шумный рынок. Толпа с каждой минутой росла. Подъезжали все новые повозки. Узлы и тюки лежали в беспорядке на земле, и тут же небывалое скопище роскошных машин самых разнообразных марок. Было много французов. Они прибывали целыми семьями, нагруженные чемоданами и свертками. Все старались пробиться в здание вокзала.
— Смотри, — вполголоса говорил Ву, — французские сановники орудуют, как простые смертные! Сегодня я видел нескольких метисок, которые вместо юбок напялили наши шаровары и ноны. Кто бы мог подумать, что наши национальные костюмы войдут в моду! Да ты держись смелей, работай локтями, не стесняйся. Иначе не попадем на платформу.
Увлекая за собой друга, Ву ринулся прямо в стайку французских дам, столпившихся у входа на перрон для европейцев.
На вокзале царил такой же беспорядок, как и на привокзальной улице. В этот день на юг шло три дополнительных поезда, и все же около специального поезда, где были только купированные вагоны и вагоны первого класса, началась настоящая давка. Здесь слышалась и французская, и английская, и китайская, и даже индийская речь. Французы, забыв о приличиях, со всех ног мчались к поезду, что шел в Туа-тям и Да-лат. Эти провинции издавна считались земным раем. Индийские предприниматели, русские белые эмигранты, китайские торговцы — все стремились заполучить место в вагоне этого спасительного поезда, который увезет их подальше от Ханоя, где запахло порохом. Теперь было не до этикета. Никто не желал уступать своего места. Какой-то француз с багровым от ярости лицом ворвался в кабинет начальника станции.
— Время отправления давно прошло! Почему вы не отправляете состав?
— Это мое дело! И нечего вам сюда совать свой нос.
— Я вынужден это сделать. А что, если объявят тревогу? Куда вы денете людей?
— Меня это не касается!
И начальник станции перед самым носом француза захлопнул дверь.
Ву, прищурясь, дымил трубкой.
— Вот оно, войско без генерала! Но подожди, кажется, подходит поезд из Ланг-сона!
Ву подвел Ты к санитарам с красными крестами на рукавах. Паровоз пыхтел и, отрывисто свистя, медленно тащил вагоны. Наконец состав остановился.
Ву толкнул Ты в бок.
— Смотри!
Санитары стали выносить на носилках раненых. Одни, вторые, третьи... Вскоре носилки заполнили половину перрона. Большинство раненых были французы и негры. Лица у всех изможденные, глаза либо закрыты, либо с неподвижно застывшим взглядом. Одеяла испачканы кровью.
Раненых выносили через задние ворота вокзала, где их дожидались санитарные машины.
Легкораненые сами спускались на перрон. Грязные бинты, тяжелый запах войны...
Ву достал пачку сигарет и протянул ее солдату-сенегальцу с подвешенной на косынке рукой. Их окружили раненые. Ву отдал всю пачку сержанту.
— Merci, monsieur[52], — поблагодарил сержант.
Ты удивился. Может быть, времена действительно меняются? Солдаты разделили между собой всю пачку и курили, глубоко и жадно затягиваясь, точно желая с помощью сигареты прийти в себя после того ада, из которого только что унесли ноги. Они молча наблюдали за своими соотечественниками, которые, не обращая никакого внимания на раненых, продолжали драться за места на поезд в Сайгон.
Ву заговорил с вьетнамским солдатом, у которого половина лица была закрыта окровавленным бинтом. Один глаз смотрел из-под бинтов устало и безразлично.
— Ну, как там?
Солдат испуганно повел по сторонам одним глазом.
— Страшное дело! Все трещит по швам. Кто поздоровее, тот еще сумел удрать. Несколько батальонов перешли на сторону японцев.
Заметив подходившего офицера, солдат отошел в сторону. Ву потащил Ты за собой.
— Хватит, пойдем куда-нибудь еще. Так куда ты шел?
— На Тхам-тхиен, к Тоану.
— Ну, тогда иди. А я пойду взгляну на резиденцию генерал-губернатора. Передай Тоану, что сегодня часов в девять вечера я зайду в «Галльский петух» выпить рюмку коньяку. С тех пор как маршал Петен запретил крепкие напитки, пожалуй, только в этом баре и найдешь коньяк.
— Купите лотерейный билет!
Голос, раздавшийся у них за спиной, заставил обоих обернуться. Молоденькая продавщица билетов Национальной лотереи французского Индокитая сидела на тротуаре на деревянной скамеечке.
— Купите по билету. У меня легкая рука. Вас обязательно ждет выигрыш!
Ву рассмеялся.
— Это замечательно — продавать сегодня лотерейные билеты! Прошу вас, девушка, дайте один билет этому обойденному фортуной господину и один мне.
Ву вынул авторучку и написал на своем билете дату.
— Прошу вас, девушка, распишитесь вот здесь. Благодарю. Ну а ты что стоишь столбом? Дай ей тоже подписать билет. И ты получишь свое счастье — счастье, которое раздает это прелестное создание в столь знаменательный день!..
Опустилась темная ночь. В уличных фонарях горели теперь синие лампочки, на перекрестках — зеленые. Тьма скрывала лица пешеходов. Люди походили на тени, торопливо скользившие вдоль домов. Голосов не было слышно — только шум повозок и ручных тележек, которые увозили беженцев из города, раздавался до полуночи. На пустырях и в городских парках продолжали рыть траншеи.
Ты теперь часто бродил по городу, а когда бродить надоедало, забирался в свою мансарду.
Образ женщины, сидевшей на узле с ребенком за спиной, и лицо девушки с плетенкой стояли у него перед глазами. Он должен написать это! Во время войны на долю женщин в конечном итоге приходятся самые большие тяготы и страдания. И по существу, человечество выживает благодаря женщинам. Ты припомнил рассказы бабушки, слышанные еще в детстве, о том, как покидали жители родные места во время нашествия французов. Бежали и от французов и от бандитов, зарывались в землю, как муравьи, как черви... Все повторяется! Матери, жены, сестры уходят от врагов, уходят,
