Отрадное - Владимир Дмитриевич Авдошин
– Дурья твоя башка! Пьянство – не на одно поколение действует, а на весь корень. Не понимаешь? Внучка асоциально себя ведет. О чем это говорит? Только об одном. Что ты, ирод, пил. И что она ни в коем разе на квартиру себе не заработает. Твоя подпись обязательна. Больше ничего и слушать не хочу. С завтрашнего дня я к тебе прихожу. А эту лживую мартышку чтоб я больше здесь не видела.
– Ну хоть поцелуй меня на прощанье.
– Сдурел что ли? Так обойдешься.
5. Из дневника Марины
Раз я лидер среди самостоятельных девушек (всё смеялись: мы девушки самостоятельные, нам ничего не скажи, мы сами всё знаем), то я должна первой рассказать, как прорывалась на испанистику в университет. Ну про то, что, если ты без блата, то три года тебе придется доказывать свою приверженность выбранному пути.
Это вы, конечно, всё знаете, я даже останавливаться не буду. Эти унижения: «Как? Вы без рекомендации дипкорпуса? На испанистику? Довольно странно. У нас с рекомендациями приходят. Ну хорошо, рассказывайте, что там у вас в билете». А по выражению лица видно: да ты хоть тресни, я тебя всё равно не возьму. Потому что такие отделения не для всех, а для избранных.
По окончании университета я перешла ко второму вопросу. Понятно, что это – жених, с которым надо будет выехать за границу.
Я уеду, не взирая ни на что. Как это делалось у меня? Приходит домой Проталин – поэт, переводчик (чуть не сказала с латиноамериканского, с испанского, конечно), а заодно и мой отчим. При чем – заметьте! – любимый отчим, что, говорят, редко бывает, и приводит с собой группу латиноамериканских студентов. Намеренно. Зная, что, как в университет не поступишь без блата на испанистику, так и за границу с готовым языком не выедешь собственноручно. Нужно иметь отмазку, например, выйти замуж за студента-латиноамериканца. Вот выбирай. Я специально привожу в гости. Мне и самому, конечно, интересно, но и ты не дремли. Кандидата подыскивай.
И я остановилась на Мигеле.
– Ну ты как?
– А что как?
– Там, говорят, у вас публичные дома есть. Ходишь туда или как?
– Я, – говорит он, сморщившись, – захожу туда иногда, там пиво хорошее и подешевле.
– Ну ладно. А не обманешь, говорю, если серьезное дело у нас с тобой будет?
– Я – нет. Я верный. Если меня девушка полюбит, тем более русская, я никогда не предам. Я мягкий, покладистый, но верный.
– Ну, смотри, говорю, – если что – убью. Я такая. Я измены не потерплю. А публичных домов тем более.
И я вышла за него замуж. Хотелось бы, конечно, сразу уехать, но сглупила. Закончить университет надо? И кто там будет с моим ребенком сидеть? Тут русская мать-то со мной не сидела. Ну как же! У поэтов «оттепель»! Они стихи должны писать. Все площади внимали их слову. А вечером всех в квартиру – поить, кормить. А то, говорит, не опубликуешься (это муж – матери). Да какого ж ей ребенка? Еще такую толпу кормить. Я в Красноярск – к тетке. Та меня растила, а когда я родила первого, сказала ей:
– Подымайте. Я университет должна окончить.
– Ну что же, – сказала тетка. – Тебя подняла. Подыму и этого. Знаю, куда метишь. Но не осуждаю.
Я в Москве задыхалась с ребенком в 70-е. Подобные интернациональные браки как народ воспринимал? «Ничего себе! Высшее образование государство ей дало, а она одно б*** с иностранцами разводит? Ничего более. А еще туда хочет! А там дома терпимости! И как же мужа с этими домами делить?»
А то и так: «От чучмека родила и довольна. Как ни в чем не бывало ходит. А ведь она – предательница, мешает чистоту русского народа своими половым сумасбродствами».
И я осталась в Сибири, пока подымался ребенок. А Мигель не дурак, в холодную Сибирь не поехал. А поехал к себе жить, в теплые края.
Когда я закончила образование и подала заявление на воссоединение с законным мужем, чиновники пограничной службы говорили вслух:
– Мы тут социализм строим. А дети наши бегут. Запретить это б***, куда только правительство смотрит!
Ненавижу их, самодовольно изрекающих свои домыслы! А денежки-то давай!
– А может быть, я его люблю?
– Тем более запретить!
– Тогда не берите денег! Зачем же деньги берете? По-социалистически отправили бы через океан. А то что? И нотации, и деньги берете? Это как-то не вяжется.
Прощай, Кира, со своим троететием и двумя детьми, прощай, Василиса, еще не выбравшая себе попутчика в жизни, что и не удивительно – сербы легкомысленны насчет женщин, серьезного между ними – найдешь ли, еще не известно. Прощай, родина. Навсегда.
* * *
Мама у меня хорошая, а папу я не знала. Даже не видела. Но мама привела отчима. Он оказался милым и даже симпатичным для меня человеком. В своем ключе заботился обо мне и щадил. Не терроризировал меня, а наоборот симпатизировал мне как маминой ипостаси, которую он не видел в детстве.
Я расширила его любовь к маме, может быть, потому, что он был поэтом. Писал приличные для того времени стихи. Псевдоним его был в духе того времени – Проталин. Со мной он разговаривал деликатно. А в то время в обществе для неродных детей воспитательные нравы были крутеньки. Я не испытала той драмы, которая была повсеместно для неродных детей. Обычно отчим отторгал ребенка от матери и от себя, а он наоборот, заботился обо мне буднично и на перспективу.
Рассказывал мне, чем он занимается – Латинской Америкой. Давал основы испанского языка, рассказывал об их культуре и литературе. Я даже не представляла, что сейчас, в семидесятых, латиноамериканская литература – одна из важнейших в мировой литературе. Кортасар, Маркес. Невольно еще в детстве он мне привил вкус к этому далекому материку. И я, став девушкой, поклялась (отчим в ту пору уже умер) исполнить его мечту и поехать туда жить. Что он не смог в 50-е, я смогу в 70-е: поступить, выучить язык и уехать. Оставить советский режим и уехать в свободную страну.
Я всю жизнь любила бабочек. Еще по атласам, что покупал мне отчим там, в России. А теперь я их могу коллекционировать сама. Но зрительно. Представлять, а не засушивать, как Набоков. Мне достаточно и этого. И еще я люблю теплое море и чтобы тепло было – круглый год. И мне приятно, что
