Отрадное - Владимир Дмитриевич Авдошин
Надо же какими словами уже бросаются. Разве что молитва справится с этим фактом? А поделать ничего нельзя.
Боженька, отведи от меня эту войну, дай моему стентграфу пройти через украинскую таможню, мне так это нужно! Я так в этом нуждаюсь! И деньги-то жена нашла, и дочь добавила, и врачи готовы мне его поставить. И люди-то там его делали в этой Америке и сюда слали. Ну сделай так, чтобы он переехал через таможню.
Но у Бога людей много. Придется всё-таки подождать, пока он выслушает все мольбы. А мне три операции предстоят. Одну сделали, а вторую – ждем.
Отпустили меня для ожидания домой, а аорта давай буянить. А мы не знаем, что делать. Раздувается, толкается, как у женщины при беременности, кажется – вот-вот лопнет. Мы с перепугу скорую вызывать и с врачами разговаривать. Две скорые и две больницы прошли.
* * *
Утро московской городской больницы. Двое слева лежат, раздетые, отвернувшись к стенке, а справа, скорчившись под дерюжкой, лежит таджик Салах. Меня уводят в палату, указывают на пустую кровать – ложись.
Через некоторое время входят три дежурных врача. Обращаясь к дедку у окна спрашивают:
– Ты с чем сюда?
– Я в деревне праздновал свой день рождения с друганами, потом они ушли, потом была ночь, я с кровати свалился, а подняться не мог, чтобы телефон взять, жене позвонить. Так лежал несколько суток, потом жена догадалась и позвонила сама в скорую, мол, езжайте, человек умирает. Ну вот, приехали, а я уже никакой. Сюда привезли.
– Ну понятно, – отвечают врачи, вкатывают ему молча положенную дозу и назначают кислород в нос.
– А ты? – поворачиваются ко второму.
– Я вчера за столом сидел всей семьей и объявил наследника своего дома. А старший сын не согласился, подошел ко мне и влепил в ухо. А мне говорит: «Я же тебе помогал чинить дом и хотел услышать, что ты меня наследником назовешь. А услышал неприятное». Я упал, ну и отключился.
Этому тоже сказали – «Понятно» и тоже дали дозу из таблеток, но кислорода не назначили. Сказали – «Сейчас с нами пойдешь».
А проходя третьего – нераздетого, завернутого в кожушок Салаха – другим тоном сказали – «Вставай и на выход. К вечеру придешь и ляжешь, а сейчас обход будет».
Тот пробурчал – «Понял» и, не поднимая головы, стал собираться и медленно уходить.
Он, должно быть, тут свойский, часто ночует, и его не ругают за это. Уже давно отругано с милицией. Милиция говорит – у нас приказ: чтобы все ночью были дома, у кого травма – в больнице, а нарушителей – в милицию. А кто не имеет дома, не имеет травмы и не сделал преступление – в приказе не прописаны. Вот Салаха и не знают, куда деть. Он тут пару часиков поспит, и его опять выгоняют. Ему ничего из таблеток не дали.
И только после этого повалил народ на собственных ногах в следующую палату на диагностику. Кто с подбитым глазом, у кого руки трясутся, кто вне себя – успокоиться не может. Они за мелочёвкой медицинской пришли.
Меня оставили без внимания, и это меня возмутило. Я по-тихому оделся и решил, что сейчас выйду, объясню медсестре, что у меня всё хорошо, и пойду домой. О вздутии живота я уже забыл, потому что скорая выстрелила мне в живот, и он как-то безболезненно опал.
Однако вышла крутая, характерная, средних лет сестра-хозяйка и спросила:
– Куда это вы собрались?
– Домой, тут мне делать нечего, я кажется, не туда попал.
– Нет, пока Елена Юрьевна не придет и не посмотрит вас – никуда не уходите, – велела она.
Не соглашаясь, я принялся ходить взад-вперед по длинному коридору, изумляя и сотрудников, и пациентов, сидевших вдоль стен коридора.
Когда уж я совсем намозолил глаза своим туда-сюда, повелительница сказала – идемте! Вас ждет Елена Юрьевна. И провела в следующую, третью палату, где у противоположной стены стояла женщина средних лет. Она как-то горделиво сказала мне:
– Я – сосудистый хирург.
Ну и не правда. Такие сосудистые хирурги не бывают и не могут быть – подумал я. Потому что сосудистый хирург – это последнее слово современной медицины. Его несут как приз, как победу, как невероятное волшебство. Бытовой человек не может обладать этим званием, не может его нести.
И второй прокол – она не кинулась мне объяснять, что такое эндоваскулярная медицина. А кокетству тут не место. Это попросту не умно! А мне уже дважды про эндоваскулярное вмешательство объясняли. Я видел эти горящие глаза, эти вдохновенные руки. Правда, это стоит один миллион. И я ей всё это сказал.
Она тут же парировала:
– Я составлю вам бумагу на государственную квоту.
Я понял, что у меня остался всего один аргумент, чтобы отделаться от нее:
– Тогда просто отпустите меня, пожалуйста, я ошибся адресом и не туда попал.
– Я обязана составить на вас бумагу, позвонить вашей жене, чтобы она вас забрала, а пока нужно соблюдать правила и вернуться в свою палату.
Часа через два за мной пришли и отвели на второй этаж, где мне была предоставлена в личное распоряжение целая палата с холодильником, телевизором и большим холлом. Я понял, что эта женщина хочет оставить меня за собой. Судя по большому холлу с художниками-передвижниками и фланирующими пенсионерами с уличными травмами, это было шикарное травматологическое отделение, которое именно в эту суровую зиму должно было быть переполнено, но благодаря разворотливости мэра, который в громадных количествах навез соль, здесь было уныло и малолюдно.
С полным ощущением, что меня водят за нос, я побежал искать её. Нашел в перевязочной. Она старательно перевязывала старушку.
– Я не могу таких апартаментов принять. Отпустите меня домой! Я не туда попал! Я уже договорился с людьми, что они будут мне делать операцию. Эндоваскулярную операцию.
При старушке она сказала:
– Я не могу вас отпустить одного. Я закончу перевязку и позвоню вашей жене, чтобы она получила на руки ваши медицинские документы и препроводила домой.
Я вышел из перевязочной, сел на
