Над Нейвой рекою идем эскадроном - Олег Анатольевич Немытов
– Варят харч, кажись, специально для нас! – указывая на дымки, поднимающиеся из труб трёх небольших домиков, мечтательно протянул Валинуров.
– Фарид! И ты! – Роман ткнул пальцем в Евстигнеева. – Пойдите-ка туда, разведайте, кого там ждут хозяева!
Вскоре разведчики вернулись обратно.
– В морду дулом ткнули! И, говорят, пойдите, поищите другое жилище! Тут всё занято! А после дали две минуты на то, чтобы мы убирались подобру-поздорову! – с акцентом сказал татарин.
Фарид всегда, когда был сильно рассержен или растерян, начинал говорить с акцентом, хотя обычно говорил по-русски чисто и не любил, чтобы его звали Фаридом. Переводил своё имя на русский язык как Фёдор и просил, чтобы его звали именно так.
– А что там за часть встала? – спросил Роман.
– С погонами, вроде нас, а что за часть, непонятно, по цвету погон – артиллеристы, но есть и пехота.
– Сейчас, погодите-ка, мы им устроим музыку! – воскликнул Коломиец. – Ну-ка, ты или твой брат, вы ещё не устали? Быстро до хутора! Как стрельбу услышите, кричите во всё горло: «Красные!» – обратился он к Березняковым.
Братья, поняв его с полуслова, побежали к хутору. Федорахин тоже раскусил его затею и вместе со всеми стал ждать результата. Произошло всё именно так, как рассчитывал Коломиец. После пулемётной очереди, взрыва гранаты и крика братьев Березняковых на хуторе началось движение. «Как бы они сейчас по нам ответный огонь не открыли…» – подумал Роман. Но всё обошлось. Повторно посланный в разведку на хутор Валинуров сообщил, что на хуторе больше никого нет, кроме хозяев.
Когда вся компания подошла поближе, то там действительно готовился ужин для постояльцев, правда, варилась мороженая картошка, но все равно это была еда.
– Вон в том доме, – указал казак, – девка живёт, латышка. Или баба, молодая вдова.
– Пойду схожу в разведку! – сказал Коломиец.
– Хозяева говорили, что у неё в доме тифозный генерал лежал! – предупредил Фарид.
– Это правда? – ничтоже сумняшеся спросил Роман вышедшего и, очевидно, слышавшего разговор хозяина.
Немногословный прибалт кивнул.
– Не ходи! – повысив голос, сказал Роман.
– Зараза к заразе не пристанет! – ухмыльнулся Коломиец.
– А я тебе сказал, вернись! – командным тоном приказал Федорахин.
– Да пошёл ты! Ни тепла, ни нормальной еды, ни баб уже месяц не видели! – крикнул в ответ Коломиец.
Наутро снова двинулись в путь. Но случилось то, чего и боялся командир, не пуская бойца в тёплый дом под бок к женщине. Коломиец уже к полудню почувствовал себя плохо. А к вечеру его, большого тяжёлого сибирского богатыря, пришлось уложить в сани, и заржавшая лошадь, как бы жалуясь, медленно потянула за собой новый груз.
– Говорил я тебе, говорил! – рвал и метал Роман. – В следующий раз буду расстреливать за невыполнение приказа!
– Бросьте меня, ребята, если я вас задерживаю! Я сам виноват! – еле ворочая языком, бормотал больной.
– Сначала застрелим, а потом бросим, чтобы врагам не достался! – пошутил Фёдор.
Вскоре опять послышались гудки паровозов и полифоничный гул голосов. Когда уже почти стемнело, группа Федорахина опять вышла на железную дорогу. Но тут, наряду с чешскими эшелонами, двигались и многочисленные колонны остатков Колчаковской армии.
– Книжник, пишлы до чихив! – позвал Аристарха Шевчук, взяв прихваченные им ранее с убитых партизан полушубки, которые предварительно снегом оттёр от капель крови. Федорахин иронично-одобрительно кивнул Шевчуку, а сам отправился к русской колонне поискать командиров.
Искать, вопреки опасениям, пришлось недолго. Уже третий офицер на вопрос о запасном Тюменском и его командире указал на идущего неподалеку Кряжева. Наконец-то! Оба не скрывали радости встречи. Роман кратко доложил о прибытии своего взвода. Штабс-капитан впервые за долгие дни улыбался: хорошо зарекомендовавшие себя бойцы нашлись и снова присоединились к колонне… Он взволнованно пожал руку Роману, но сообщил и печальную новость – о смерти героического командующего Каппеля. Теперь в должность вступил новый командующий, генерал Войцеховский. Семен Тимофеевич поведал о его приказах по армии и дальнейшем следовании на Иркутск.
Когда Федорахин вернулся к костру, там уже вовсю шёл пир горой. Шевчук и Книжник выменяли полушубки на хлеб, чай, сахар, новый шмат сала и даже на фляжку – не то спирта, не то самогона.
– Вот, горилки треба принять для профилактики тифа! – весело сказал Роману Шевчук.
– Треба, треба! – передразнил Роман хохла. – Командующего помянуть надо, понял! Третьего дни он дух испустил! Вот! – И он ввел своих бойцов в курс дела, ознакомив их с приказами нового командующего Войцеховского.
Здесь же произошла ещё одна встреча. Внимательно всматривающийся в женщин-беженок Березняков вдруг кинулся к одной группе. И вскоре подвёл к костру ту, в которой Роман с трудом узнал красавицу из польского эшелона. С ней, со своей невестой, прощался солдат на станции в Красноярске… Теперь это была уставшая женщина в лохмотьях и уродливых старых валенках, болтавшихся на ее маленьких ступнях. Только блестевшие от ярости и отчаяния глаза на исхудалом лице говорили о её молодости.
На станции Клюквенная чехи предъявили полякам ультиматум, требуя отдать им свои паровозы. Чешские не то замёрзли, не то сломались. Польское командование долго решало, что делать. Вся дорога была перекрыта вставшими эшелонами, а сзади вот-вот должны были подойти наступающие большевики. Ситуация становилась катастрофической. Чехи, заключившие нейтралитет с красными, все равно вскоре завладели паровозами. Польские командиры тоже решили вступить в переговоры с командирами Красной армии. Кто был не согласен сдаваться на милость победителей, должны были идти пешим порядком. И все, кто мог, пошли пешком, преодолевая такие же муки, как и солдаты Русской армии.
А брели польские беженцы рядом с медленно движущимися вагонами чехов, и каких только насмешек и издевательств они ни натерпелись от «братьев по оружию». Легионеры, скабрезно улыбаясь, предлагали женщинам место в вагоне за интимные услуги, а если они не устроят, то неугодных в наказание раздетыми выбросят на мороз. Все это были гнусные гримасы братоубийственной войны, которая неизбежно обнажала истинное нутро каждого…
Августина – так звали польку – показала маленький «браунинг», которым один раз ей пришлось пригрозить не в меру развязному приставшему к ней прапорщику.
– Одной ей не дойти, разрешите мне с ней остаться? – попросил Березняков.
– Пусть она остаётся с нами! – ответил Роман.
– Вот, бабы ещё не хватало! – заворчал Шевчук.
Но уже на следующий день он взял у неё кошель и, заткнув себе на плечи, понёс. Березняков хотел возразить, но хохол легко отмахнулся от худосочного томича:
– Лучше поддерживай свою коханю!
А вечером на привале украинец натаскал елового лапника и положил рядом с костром, устроив ложе для влюблённых…
Роман иногда удивлялся его выносливости.
