Над Нейвой рекою идем эскадроном - Олег Анатольевич Немытов
– Так раз мы воюем за одно и то же, может, нам лучше с миром разойтись? – обратился к Федорахину невзрачный партизан.
– Нам как выйти побыстрей к железке? – вместо ответа спросил Роман.
Чернявый, подобрав валявшийся у костра сучок, нарисовал на снегу линию и подчеркнул кое-где приметы: сросшиеся деревья, обожжённая ель, охотничья изба и, наконец, железная дорога с будкой обходчика. Федорахин посмотрел на небо, где уже высыпали звёзды. С направлением партизан не обманывал.
– Только смотрите не нарвитесь на Стёпку Прошкина с его отрядом. Тот тоже войну по-своему понимает. Не подчиняется ни Щетинкину, ни Кравченке, своя у него идея, хотя союзник.
– А он что же, не спешит в Красноярск?
– Нет. Он, как бирюк, возле чугунки чехов да итальянцев щиплет! В их одежду своих уже понарядил. А там их сейчас много на восток удирает. За железку зайдёте – там хутора есть. Латыши живут, переселенцы, тоже не пропадёте, картошки дадут!
– Ну что ж, выпьем на дорожку, чтобы никогда не встретиться в бою, раз воюем за одно и то же! – усмехаясь, бросил Фёдор.
И, очевидно, не доверяя друг другу, белые открыли свою фляжку с самогоном, а партизаны – свою. Чокнувшись флягами, пустили их по кругу, после чего распрощались. Партизаны с молчаливого разрешения белогвардейцев подобрали свои дробовики и, не дожидаясь утра, ушли.
– Немедленно встать караульными! Первые – ты, Коломиец, и с другой стороны ты, Шевчук! До утра будем стоять по два часа. Вас сменят Березняков и Фарид! У костра тоже будет дневальный, первым остаюсь я! Всем всё ясно? Вляпались, как кур в ощип! Было бы больше партизан – пропали бы все!
Возражений не последовало, и каждый обратился к своим обязанностям.
Чуть забрезжил рассвет, Федорахин поднял свой отряд. Направились на юго-восток, сориентировавшись ночью по звёздам и по плану, начерченному на снегу партизанами. В полдень сделали привал. Съестные припасы почти закончились. На вечер оставили по краюхе чёрствого хлеба да по мороженой картофелине. Когда снова наступил вечер, где-то впереди загремели выстрелы, взрывы гранат и застрекотали пулемёты. Чтобы не напороться в темноте на противника, решили остановиться и заночевать. Скудно поужинав, напившись кипятку, выставили часовых и устроились у костра. Лица у всех были печальными, ибо знали, что завтрака не будет.
– Хоть бы подстрелить кого из местной среды обитания! – мечтательно зевнув, проговорил Березняков-младший.
– Кого ты тут подстрелишь, разве что партизана! Даже ворон не видно, – усмехнулся старший.
– Ничего, если что, конягу нашего съедим! – бросил неунывающий Шевчук. – Во! Собачьи кости будем грызть!
– У неё одни мослы остались, – пробурчал Фёдор Крюков.
Всех этих людей, сидящих у костра в таёжной глуши, объединяла сейчас не только война и всё, что с ней связано, но и общее стремление выжить в условиях катастрофы, обрушившейся на их головы. Теперь они знали друг о друге всё.
Вот сидит Коломиец, попавший в плен во время отступления от реки Камы. После проверки он пошёл в Красную армию, чтобы, дождавшись случая, опять вернуться к белым, так как боялся в дальнейшем ответственности за участие в расстреле восставших рабочих на станции Куломзино в предместьях Омска.
Вот хохол Пётр Шевчук, бывший солдат полка имени Тараса Шевченко, солдаты которого в мае девятнадцатого подняли мятеж и, перебив своих офицеров, перешли к красным. Но Шевчуку никак не могли простить, что тот был денщиком у самого командира, и не только на совесть служил ему, но и, как показалось главным заводилам восстания, так же добросовестно доносил на них белой контрразведке. После восстания и расправы над офицерами его жестоко избили, а затем отправили под конвоем вместе с выжившими унтерами и фельдфебелями в особый отдел пятой армии. Но по пути Шевчук, имея недюжинную силу, попросился «до ветру», ударом пудового кулака оглушил конвоира и бежал. Но на одной из станций близ Екатеринбурга он нарвался на комендантский патруль, соврал, назвавшись солдатом одной из частей запасного батальона, и был отправлен в лагерь военнопленных в Екатеринбурге. Откуда и угодил в Красную армию искупать свои грехи. Но встречи со своими сослуживцами по полку Тараса Шевченко продолжал страшиться и одновременно ненавидел их, не меньше прежнего. Конечно, он был рад подвернувшемуся случаю перейти в стан врага своих бывших однополчан.
Вот томичи-добровольцы братья Березняковы, попавшие в окружение при прорыве у реки Вятки.
Вот Фарид Валинуров, бывший красный разведчик, которого особисты требовали отправить под трибунал за провальную разведку на реке Емуртле.
А вот молчаливый промысловик Егор Евстигнеев, родом с севера Тюменского уезда, мобилизованный в Колчаковскую армию весной 1919 года. Прослужив лето в запасном полку, он так и не попал на фронт – по дороге его подразделение было окружено прорвавшейся красной конницей товарища Томина и практически в полном составе попало в плен. Егор запомнился Роману тем, что при появлении комиссаров всегда демонстративно поворачивался к ним задом, за что один раз даже угодил под арест, а другой раз за него получил выговор дивизионный комиссар Сидинкин. Евстигнеева отличало от других еще одно немаловажное качество: промысловик-охотник, он был метким стрелком. Однажды Федорахин был свидетелем того, как один солдат брал коробок спичек двумя пальцами, отходил на расстояние нескольких десятков шагов, а Егор стрелял, пробивая коробок спичек ровно посередине. Естественно, оба бойца получили за такое занятие строгий выговор…
Вот сибирский казак Епифанов. У него своя история. Посланный вестовым во время отступления сибиряков от реки Чусовой в соседнюю часть, он поздним вечером на своём рысаке выскочил к кострам. Услышав ароматный запах жарившегося мяса, даже не рассмотрев как следует сидящих людей, бросил поводья, спрыгнул с коня и подошел поближе. Только тогда он увидел, что у бойцов, расположившихся у огня, гимнастёрки без погон. Но было уже поздно. Его тотчас же скрутили и отправили к ближайшему особисту. После допроса Епифанов как низший чин, не представлявший особого интереса, был определён в лагерь, а затем ему предложили вступить в Красную армию и явиться в родную станицу победителем. Но дойдя до родных мест, он узнал, что его отец и братья отступили в рядах армии Колчака, стремясь догнать своих. Вот он и ушёл в составе группы перебежчиков…
Вначале у всех вызывал вопрос, как оказался в армии гимназист-очкарик из Красноярска по прозвищу Книжник. Долго его имени никто не знал, пока он сам, как-то раз обидевшись, не выговорил Коломийцу, что у него вообще-то есть имя, и назвался Аристархом. Но бойцы по привычке продолжали звать его Книжником. Вскоре и его история прояснилась. Родился Аристарх
