Мастер сахарного дела - Майте Уседа
К колонне на лошади подъехал Паскаль. Шедший во главе капитан приказал солдатам остановиться. Их разговора Паулина не слышала: все ее внимание было устремлено на юношу в первом ряду с неумело перевязанной головой. Он шатался, словно вот-вот упадет, не в силах выдержать веса снаряжения.
Колонна направилась в сторону медицинской части. Словно влекомая цветком пчела, Паулина оставила Ремедиос и подошла вместе с ними к самому зданию. Капитан велел солдатам отдохнуть и перенести раненых внутрь. По пути к асьенде они попали в засаду, устроенную, возможно, все теми же бежавшими из «Дос Эрманос» рабочими, и их ночь тоже выдалась длинной и жестокой.
Паулина вновь отыскала солдата с перевязанной головой, которого, казалось, никто не замечал. Он открутил крышку с фляжки и поднес к губам. Но вдруг обнаружил, что она пуста. На лбу и щеках запеклась кровь, и отчаяние в его глазах так тронуло Паулину, что она, пробравшись сквозь группу окружавших его солдат, погруженных каждый в собственные горести, приблизилась к нему.
Солдат обратил на нее внимание. Он еле держался на ногах, но при виде этих зеленых глаз, смотревших на него с таким участием и теплом, прослезился.
Стиснув губы, Паулина крепко его обхватила и помогла подняться по ступеням медицинской части. Едва войдя, она тут же ощутила сильный запах крови, от которого замутило в животе. Ни доносившиеся отовсюду стоны, ни даже открытые раны с обожженными лицами не подействовали на нее так, как стоявший внутри тяжелый дух. Негры, белые, мулаты – там находились все без разбору. Доктор Хустино принимал только что вошедшего солдата; Мар в глубине залы вместе с Баси осматривала другого военного. Тогда помочь своему солдату Паулина решила сама.
– Как тебя зовут? – спросила она.
Тот, прежде чем ответить, провел по пересохшим губам языком.
– Хайме, – еле слышно прохрипел он. – Хайме Росель.
– Паулина.
Она нашла ему место в углу, взяла у него из рук фляжку и направилась между разделенных белыми шторками коек за водой. Вдруг раздался чей-то мужской голос, заставивший ее остановиться. Тогда она заглянула в щелку и увидела сидевшего на койке дона Педро, разговаривавшего сам с собой. Может, подумала Паулина, цветы эти, которыми его поила Фрисия, совершенно свели его с ума.
Она сделала еще несколько шагов вперед – и вздрогнула: кто-то терзался в муках агонии. Останавливаться она не хотела: этот человек явно находился при смерти. Однако любопытство взяло над ней верх, и она, прежде чем продолжить путь, все же заглянула за шторку.
Виктор.
Сердце вдруг остановилось.
– Нет! – воскликнула она, прикусив пальцы.
– Рада видеть тебя целой и невредимой, – раздался за спиной упавший голос.
Паулина обернулась: перед ней стояла Мар с чистыми полотенцами в руках.
– Что с ним случилось?
– В него выстрелил Диего.
Паулина подошла к изголовью койки. Виктор лежал с закрытыми глазами. Единственным признаком жизни было вырывавшееся из груди хриплое дыхание.
– Он поправится?
Мар неопределенно покачала головой. Из-за страха и усталости последних нескольких дней голос ее прозвучал сдавленно.
– Мы не знаем.
С этими словами Мар вернулась к своим обязанностям. Стараясь осмыслить случившееся, Паулина на какое-то время осталась с ним рядом, не смея к нему прикоснуться; из глаз ее капали слезы. Вдруг она вспомнила о солдате, которого оставила на полу, и с чувством вины пошла наполнить фляжку водой.
Утолив жажду, Хайме непроизвольно протянул руку – смахнуть слезы с лица заботившейся о нем девушки, но покрытыми грязью пальцами дотронуться до нее он не посмел. Тогда он хотел что-то сказать, пока Паулина разматывала повязанный вокруг головы бинт, но охватившие его переживания не дали ему заговорить.
– Тише, – обратилась к нему Паулина. – Я о тебе позабочусь.
И Хайме накрыло волной нежности. Он не понимал, чем заслужил подобное внимание. Он не мог, не хотел отвести взгляда от этих прекрасных зеленых глаз, которые по неведомой ему причине блестели в попытках подавить слезы.
Рядом с ним Паулина испытывала глубокое внутреннее облегчение. Как будто до сих пор она жила в костре, разжигаемом морем слез и урчанием пустого живота. Ей хотелось обнять этого солдата и плакать. Плакать, прильнув к его груди. Плакать, ощущая его прикосновения. Плакать, растворяясь в синеве его формы. Плакать, наконец-то примирившись со своим прошлым. И в будущем никто не сможет сказать, что этот юноша переживал свои страдания в одиночестве: с ним была она, готовая принять его и утешить. А если – не приведи Господь – он все же умрет, то она сама напишет его матери, сестре или жене письмо о том, что в последние часы его жизни она держала его за руку. Вот почему Паулина засыпала его вопросами и запоминала каждую мелочь: ей было страшно упустить возможность.
Потрясенный Хайме даже пришел к выводу, что ранение его оказалось куда серьезнее, чем он думал, ведь эта девушка относилась к нему так, словно жить ему оставалось недолго. Но страха он не чувствовал: заботился о нем сам ангел.
Глава 55
Доктор Хустино ввел Солите столько морфина, сколько способно было выдержать ее тело. Мар выплакала по ней все слезы, ведь перед лицом подобных страданий слова не значили ровным счетом ничего.
Солита едва сносила боль. Она ощущала себя куском мяса, обжигаемым на костре. Она попыталась открыть здоровый глаз. Попыталась протянуть руки к своей нинье Мар, когда ощутила ее присутствие. Но не смогла. Она была обездвижена. Мертва. Покойник, не утративший способности дышать и чувствовавший, как каждый глоток воздуха отдавал во рту кровью.
Грудь ее от каждого вздоха поднималась, но пошевелиться она не могла.
Словно слепой зверек, не утративший способности слышать.
Охваченная собственным пламенем Солита хотела сказать нинье Мар, чтобы та по ней не грустила, ведь ее жизнь ей больше была не мила. Она поняла, что красивое платье от бед не спасет, ведь виновата во всем ее черная кожа. А кожу уже не изменить. Поэтому она хотела умереть прямо на месте, не желая позволять жизни и дальше издеваться над ней. Пусть доктор вместе с ниньей Мар отпустят ее – такой боли она выносить больше не могла. Она желала расстаться со своим существованием точно так же, как желала стакан воды, когда ее мучила жажда.
Она нуждалась в неотложном отдыхе, который ей могла предоставить одна только смерть.
Какая разница, выживет она или нет? Что останется от нее после смерти? Одно лишь разорванное, испачканное кровью платье. А кому в этом большом и ужасном мире есть до
