Союз рыжих - Стив Хокенсмит
Сплетни так и лились рекой, но особого смысла в них я не видел. Пытаться направить Эмили в нужную сторону было все равно что скакать на бизоне без уздечки. Обязательно доскачешь куда-нибудь, и быстро, только вот не можешь выбирать куда.
Тем не менее я надеялся снова навести горничную на разговор о дочери герцога. Думаю, светские проблемы леди Клары меньше всего интересовали Старого, но мне было наплевать. Леди сразила меня в самое сердце, а как мне защищать ее честь, не зная от чего?
Но прежде, чем я успел задать вопрос, дверь в гостиную распахнулась и вошел герцог – в таком виде, будто собрался в оперу. Он вырядился в официальный вечерний костюм – смокинг и галстук, – а в толстых пальцах держал дымящуюся сигару.
Учитывая, что перед ним предстали два грязных рабочих с ранчо, которые мусолили в лапах его столовое серебро, я ожидал, что его светлость впадет в ярость или, по крайней мере, будет ошарашен. Но старик сам ошарашил меня, поскольку между его кустистыми бакенбардами заиграла улыбка.
– Так-так, – сказал он. – Вас-то мне и надо.
Глава шестнадцатая
Светская забава,
или Мозг старого подвергается испытанию… и дает слабину
Герцог велел нам всем идти за ним в салон. Там нашу троицу ждал Эдвардс, наряженный под стать старику: в белой рубашке с высоким воротничком и черном костюме, сжимая в толстых губах, сложенных буквой «о», сигару. Бостонец неловко примостился на том самом диване, на котором так привольно развалился Мизинчик Харрис в ту ночь, когда мы с братом пробрались в замок. Как и Мизинчик, Эдвардс прикладывался к бокалу с выпивкой, правда ограничиваясь лишь рубиново-красной жидкостью.
Герцога тоже ждал полный бокал, из которого он тут же шумно отхлебнул, а потом уселся в кресло – такое большое и разукрашенное, что вполне могло бы служить троном. Сидя рядом, они с Эдвардсом выглядели как портреты одного и того же человека – один в расцвете сил, другой на склоне лет.
Нам сесть не предложили.
– Нельзя брать сразу обоих, – заявил герцог Эдвардсу. – Выбирайте одного.
Очевидно, герцог имел в виду Старого и меня. Эдвардс стал разглядывать нас, как коров на сельской выставке. Когда он взглянул на моего брата, его глаза за стеклами очков превратились в темные щелочки, и я вспомнил, как дерзко Густав говорил с ним в то утро.
– Этот, – сказал бостонец и ткнул сигарой в сторону Старого.
Даже такое небольшое движение, видимо, причинило ему боль: комок сырого кислого теста, служивший ему лицом, исказила гримаса. Спина Эдвардса явно еще не отошла после тряски на лошади днем.
– Я первый, – объявил герцог тоном человека, который должен быть первым всегда и везде. Он дернул подбородком в сторону моего брата. – Тебя как зовут?
– Густав Амлингмайер.
– Этот вопрос не считается, – сказал Эдвардс, улыбаясь, как будто сказал нечто невероятно остроумное.
Герцог ворчливо хмыкнул.
– Скажи мне, Амлингмайер, – продолжил он, – где находится престол Британской империи?
– Престол, сэр?
– Центр. Столица.
– А вы что, не знаете? – спросил Старый невозмутимо.
– Я хочу, чтобы ты мне сказал, – рявкнул герцог.
– Ладно… видимо, это будет Лондон.
Старик откинулся в мягком кресле, выкатив свое не менее мягкое брюхо.
– Очень хорошо, – сказал он.
– Эмили, – взял слово Эдвардс, – как называется главный город Соединенных Штатов?
Служанка покраснела и прикрыла рот рукой, пряча смешок.
– О-о-о, да я в географии не очень, мистер Эдвардс. Это, наверное, Нью-Йорк?
Герцог хрюкнул, что, видимо, означало смех.
– Пятьдесят долларов мне!
– Уверен, американский соперник Эмили быстро сравняет счет, – возразил Эдвардс, издевательски ухмыляясь моему брату.
Эмили не переставая хихикала, явно в блаженном неведении, что стала пешкой в некоей жестокой игре. Но лицо Густава уже горело, приближаясь по цвету к усам.
– Амлингмайер, – начал герцог, поднимая бокал и делая еще один шумный глоток. – Можешь сказать, кто правит Британской империей?
– У вас там вроде королева.
– Да, но как ее зовут? – спросил Эдвардс.
Лицо Густава потемнело еще сильнее и сделалось почти багровым.
– Неужели буквы «ВР» ни о чем тебе не говорят? – подсказал герцог, не веря глазам. – Виктория Регина, слыхал?
– Ну-ну, ваша милость, без подсказок, пожалуйста, – мягко упрекнул его Эдвардс. – Отвечай, Амлингмайер.
Я-то, конечно, знал ответ. Да и любой, кто читает газеты, знал бы, ведь эта женщина правила половиной мира. Но для Старого газета годилась лишь для того, чтобы прихлопнуть муху или разжечь огонь. Приходилось надеяться, что брату поможет дедукция, ведь герцог помахал ответом прямо у него перед носом.
– Ну… должно быть, миссис Регина и есть королева, – пробормотал Старый, сделав именно то заключение, которого, как я надеялся, он не сделает.
Герцог и Эдвардс загоготали, так что едва не лопнули крахмальные воротнички, а Эмили добавила к их уханью и свою визгливую ноту.
– Смотрите, вот перед вами настоящий американец! – вскричал Эдвардс. – Пятьдесят в мою пользу!
Я с трудом удержался, чтобы не подскочить к бостонцу и не вышибить ему кулаком все зубы. Он не только делал ставки на невежество моего брата, но и подлизывался к старику, отыгрываясь на американцах. Понятно, когда такой-разэтакий высокородный европеец, как герцог, больше гордится своим классом, чем соотечественниками, но со стороны Эдвардса такое поведение казалось мне сродни измене.
Старый, со своей стороны, выглядел не столько разъяренным, сколько пристыженным. Он всегда переживал по поводу своего невежества. Наверное, отсюда и его страсть к расследованиям, ведь многие считают, что необразованный и глупый – одно и то же, и Густаву хотелось доказать, что они неправы. Теперь он просто разглядывал свои сапоги, как будто считая секунды, пока господа отсмеются.
– А теперь Эмили, – сказал Эдвардс, хрюкнув напоследок. – Как зовут президента Соединенных Штатов?
– О-о-о, знаю, этого знаю, – с гордостью сказала горничная. – Мистер Линкольн, да?
Ее ответ не вызвал у Эдвардса и старика такой истерики, как реплика Густава, но они снова рассмеялись.
Эмили моргала глазами на хозяев, неуверенно улыбаясь.
– Так что, разве неправильно?
Мужчины не потрудились объяснить, что их развеселило.
– Нервничаете, мой мальчик? – бросил герцог Эдвардсу. – Вы опять отстаете.
– Отстаете? Чем это вы тут занимаетесь?
Все повернулись к двери, где их взорам предстало видение потрясающей красоты, будто только что сошедшее с холста великого мастера. Это, конечно, была леди Клара, которая вошла в салон в белом вечернем платье, настолько ослепительном и одновременно скромном, что я, косноязычный сын фермера, не смог бы достойно описать его.
Но воплощением женского совершенства ее делали не только элегантность платья и внешняя красота. Человек поверхностный обратил бы внимание на тонкие морщинки вокруг рта, легкие тени под глазами или седые прядки, затерявшиеся в густых темных волосах, и сказал бы, что прелесть леди потускнела от времени. Однако с возрастом пришла стать, которая важнее внешности, и леди Клара несла себя с изяществом и силой, грацией и твердостью, которые делают женщину не просто привлекательной или даже красивой, но идеальной.
Джентльмены выпрямились на своих сиденьях, причем Эдвардс заплатил за это новым приступом боли, заставившим его скривиться. Его милость внезапно очень заинтересовался своей сигарой и принялся разглядывать ее с невинным видом школьника, пытающегося скрыть шалость от классной надзирательницы.
– Мы просто поспорили, – сказал герцог.
Леди Клара приподняла изящную бровь.
– И заключили пари, я полагаю.
– Почему бы не добавить немного азарта.
– Смотря сколько азарта, – отчеканила леди.
– Пустяки. Пять долларов очко – верно, Эдвардс?
Тот поспешил
