Союз рыжих - Стив Хокенсмит
Как оказалось, горничная действительно была на кухне и отчитывала Шведа, который явно понимал ее трескотню не лучше, чем мы обычно понимали его.
– Сэр Рыжий! – воскликнула горничная, поворачиваясь к нам. Она улыбнулась и сделала книксен, а мне хватило присутствия духа, чтобы галантно поклониться.
– Миледи.
Эмили захихикала, чего я и добивался.
Мне всегда легко удавалось рассмешить девушек. Возможно, дело в том, что я не так уж обделен в смысле внешности, или в том, что рос в окружении женщин. После того как умерли мой отец и брат Конрад, а Густав отправился на заработки, пару лет на ферме оставались только мать, сестры и я. Жизнь не давала особых поводов для смеха, вот я и старался всех веселить, и с тех пор работа клоуном вошла у меня в привычку.
Старый, с другой стороны, и глазом не моргнет при виде гремучей змеи, конокрада или бешеного медведя, но поставь его перед существом женского пола, и братишка изморгается до слепоты. Он ничуть не уродливее обычного ковбоя: ярко-голубые глаза, высокий лоб, нос и уши выдающиеся, но не огромные. И все же Густав настолько робеет в присутствии женщин, что едва ли осмелится закричать «пожар!», если на девушке вспыхнет юбка.
Когда я представил брата Эмили, она присела в шутливом книксене, но Старый сумел лишь стянуть с головы шляпу и пробормотать нечто невразумительное, видимо означавшее «весьма рад познакомиться». Пришлось вмешаться, пока он окончательно не растерялся.
– Их великопижонство вернулся, и он голоден. Ты должна подать виски и сигары, прежде чем пойдешь наверх. – Я повернулся к Шведу: – А ты забудь про свои кулинарные планы на ужин. Просто сделай им стейки.
– Вы должны подать портвейн, мэм, – поправил Старый, все еще смущенно, но достаточно громко. – И герцог сказал, что хочет ростбиф.
– Ростбиф, стейк – не все ли равно? Говядина – она и есть говядина. – Я взглянул поверх головы Эмили на Шведа. – В чем дело? У тебя такой вид, будто ты сейчас заплачешь.
– Весь день готовить уток, а вот она, – он погрозил костлявым пальцем Эмили, – она говорит: «Нет хорошо! Нет хорошо для герцог!» И теперь печь ростбиф?
– Приступай, а то хуже будет, – сухо ответила Эмили деловым тоном. – Таким, как герцог, не отказывают. Он всегда получает чего хочет и как хочет, иначе наплачешься. Так что принимайся-ка за ростбиф. И не забудь подать устриц, вареную картошку и вишневый пирог с заварным кремом.
– Черт возьми! – вскричал Швед в такой ярости, что у него почти пропал акцент. – Две только руки иметь!
Эмили хладнокровно пожала плечами.
– Что ж, значит, придется управиться двумя. У меня нет времени тебе помогать: нужно идти наверх, одевать миледи к ужину.
Горничная направилась к двери, но у нее на пути возникло неожиданное препятствие в лице Старого.
– Похоже, у вас со Шведом хлопот полон рот, – сказал он на удивление уверенно. – А раз уж нам все равно нечего делать, кроме как в бараке с парнями пререкаться, мы готовы помочь.
– Вы? – Эмили скептически скривилась, но потом на губах у нее проступила озорная улыбка. – А почему бы и нет? Этот жирный козел притащил нас сюда и не взял ни одного лакея – на что он рассчитывал? Да уж! Стол сервировать умеете?
Мы, конечно, сумели бы поставить тарелки на столешницу, но горничная имела в виду другое. Тем не менее Старый принялся улыбаться и кивать, попутно ткнув меня локтем, чтобы я присоединился. Так я и сделал, и Эмили выдала еще одно «Да уж!». Она показала, где находятся посуда и столовое серебро, а остальное предоставила нам, заметив, что мыть руки не обязательно.
– Да, не любит она герцога, – заметил Старый, пока я тупо таращился на тарелки, чашки, блюдца, серебро и хрусталь.
– А с чего ей любить старика. И заодно объясни, черт возьми, что ты собираешься делать?
– Накрывать на стол, – сказал Густав. – Давай начнем с тарелок, с ними все понятно.
На то, чтобы расставить большие тарелки на столе, ушло целых десять секунд. Но оставались еще тарелки поменьше, и мы, немного посовещавшись, водрузили их поверх тех, что побольше.
– Что ж, не особенно трудно, а? – Старый явно был доволен собой. – А что думаешь про суповые? Сверху или сбоку?
– Почем мне знать. Может, они их на голову надевают. Не хочешь теперь рассказать, что мы здесь делаем?
– Мы ждем, – медленно и торжественно ответил брат, что твой проповедник, читающий с амвона Писание, – когда явится возможность.
Не объясняя, что за возможность он имеет в виду, Старый поставил суповую тарелку поверх мелкой и расцвел при виде получившейся посудной башенки.
– А что делать с ложками? – спросил он. – В тарелки совать или рядом класть?
Я сказал, куда именно ему следует сунуть ложки, но он, конечно, пренебрег моим советом. Вместо этого он распределил ложки по тарелкам, а сверху крест-накрест добавил вилки.
Сервировка Старого, без сомнения, нарушала все правила, но нельзя было не признать: получилось действительно интересно.
Когда он наконец пристроил последние блюдца – примостив их на хрустальные бокалы, – дверь у меня за спиной открылась, и Эмили воскликнула: «Да уж!»
– Видел бы это старик Оусби. На месте бы упал, и дух вон, – заявила горничная. – Хорошо, что леди сегодня решила сама закончить одеваться…
Эмили, посмеиваясь, пошла вокруг стола, сводя на нет все усилия Старого. Братец выпучил на меня глаза, и я понял, что явилась та самая возможность, которую мы ждали. Мы оказались наедине с непоседливой юной кокеткой, а чтобы от кокетства перейти к сплетням, особого заигрывания не надо. Так как общение с женщинами больше по моей части, чем по части Густава, пришлось взять инициативу на себя.
– Ну, – начал я, улыбаясь Эмили, – и кто же этот Оусби, который покоя тебе не дает?
– Самый ворчливый козел во всей Англии, вот кто. Он камердинер в Кэнтлмире. То есть в настоящем Кэнтлмире, в поместье герцога в Суссексе.
– Почему же он не приехал вместе с вами сюда?
– О-о-о, а кто же будет хозяйством заведовать? Оусби и так почти без подручных остался. Да и потом, он уже слишком старый, чтобы тащиться на другой конец света. Это для таких несчастных, как я.
– Неужели тебе не интересно посмотреть Америку?
– Интересно было бы посмотреть Колумбову выставку, наверное. В конце концов, разве мы не за этим сюда ехали? По крайней мере, так слугам сказали.
Эмили подмигнула мне, видимо намекая на секреты, ложь и всегдашнюю скрытность, присущую хозяевам.
– И вот на́ тебе, открытие пропустили. И ради чего? – продолжала она. – Чтобы приехать в Мандану, или Монтини, или как там она называется, и дать дикарям шанс содрать с нас скальпы! Да уж! Доложу я вам, герцог даже вручил мне пистолет, перед тем как мы уехали из Чикаго. Маленькая такая серебряная штучка, чуть больше карманных часов. И всем остальным тоже дали оружие: леди Кларе, Эдвардсу, Брэквеллу. Старина Дикки представил это как шутку: «А то вдруг поезд ограбят или индейцы нападут». Воображает себя Оскаром Уайльдом, не иначе. Как же. Да уж!
Старый получал именно то, чего хотел: информацию. Вообще-то, целый поток информации, и я почувствовал, что начинаю в нем тонуть. Ухватившись за подвернувшийся под руку обломок, я попытался выплыть на поверхность:
– Но если герцогу хотелось осмотреть ранчо, почему вы с леди просто не остались в Чикаго на выставке?
– О-о-о, ты не знаешь «лорда Клару». Та еще упрямица. Она настояла на том, чтобы поехать, – бьюсь об заклад, только для того, чтобы старик не сделал какую-нибудь глупость. Она лучше смыслит в деньгах, чем все мужчины в семье, вместе взятые… хотя толку-то им от этого теперь. Вот, смотрите как: вилка, вилка, вилка, потом нож, нож и ложка.
Потом Эмили стала показывать нам, куда ставить «миски для пальцев». Старый метнул на меня взгляд, чтобы я вернул ее в прежнюю колею.
– Жаль, мистер Перкинс не видит всю эту красоту, да так дивно расставленную, – сказал я. – Герцог и остальные, наверное, очень расстроены. Приехали в такую даль повидать Перкинса, а он, выходит, мертв.
– А по ним и не скажешь, что они расстроились. Давно не видала их такими радостными. Кроме разве что Эдвардса. Этот если и улыбнется, то только чтобы к миледи подмазаться. Все
