Прощальный поклон ковбоя - Стив Хокенсмит
Подбежав к дрезине, я ухватился за нее снизу и, немного попыхтев и попотев, сумел оторвать колеса со своей стороны от земли. Дрезина была чертовски тяжелая, но не настолько, чтобы нельзя было сдвинуть с места.
– Наверное, проще толкать ее к рельсам, – сказал я. – Чтобы лишний раз не поднимать.
Нагнувшись, я изготовился толкать, ожидая, когда Старый встанет рядом.
Я ждал.
Снова ждал.
И наконец оглянулся на брата. Он так и стоял в оцепенении на том же месте. От радости я совершенно забыл, как братишка относится к поездкам по железной дороге.
Старый смотрел на меня так, будто и сам желал об этом забыть… но не мог.
– Густав…
– Нет, – сказал Старый. Он зажмурился, словно пытаясь удержать что-то внутри головы. – Нет.
А потом глаза у него распахнулись, он подошел и встал рядом со мной.
Я понял, что перед этим Густав говорил вовсе не со мной. Он приказывал засевшему внутри страху отправляться куда подальше.
Нам понадобилось меньше двух минут, чтобы подтащить дрезину к путям, и впятеро больше времени и вдесятеро больше сил, чтобы поставить ее на рельсы. Наконец нам все же удалось взгромоздить колымагу на нужное место, и мы, хотя наверняка заработали грыжи, не стали отдыхать ни секунды. Мы вскарабкались на дрезину – я спереди, Старый сзади – и ухватились за рукоятки, которые приводили ее в движение.
Я посмотрел на стоящего напротив брата, и наши взгляды встретились. Весь в синяках и царапинах, потный и бледный, Густав так трясся, что колени, казалось, гремели, как маракасы.
– Готов? – спросил я его.
– Черта с два, – простонал он.
И надавил на коромысло.
Участок пути, огибавший сарай обходчиков, находился на относительно ровной земле, и нам пришлось попотеть, чтобы сдвинуться с места. Сперва проржавевшие колеса визжали как свиньи, но когда мы набрали скорость, скрип стих. Качать коромысло тоже стало легче, а когда снова начался уклон, мы покатились уже без всяких усилий.
Наконец дрезина разогналась и понеслась вниз под действием силы тяжести, и я издал радостный вопль.
– Амлингмайер-экспресс тронулся! И-и-ха-а! – Брат, конечно, меня не поддержал. – Держись, Густав! Бьюсь об заклад, не пройдет и получаса, как доедем до станции!
Я хотел его успокоить, но как тут успокоишь, если, чтобы перекрыть лязг дрезины, металлический гул колес и свист ветра в ушах, приходится орать во всю глотку.
– Мы подозрительно легко движемся! – прокричал в ответ Старый, вцепившись руками с побелевшими костяшками в рукоять. – Что с этой штукой не так?
– Ты о чем?
– Обходчики не бросили бы исправную вещь! Значит, в ней что-то сломано!
Перед нами возвышалась гигантская, напоминающая колонну скала, и путь огибал ее под таким крутым углом, что дрезина накренилась и колеса оторвались от одного рельса на несколько страшных секунд. Мы держались на голой деревянной платформе дрезины только милостью Божией и силой вцепившихся в коромысло рук, хотя, честно говоря, я не особо верил ни в то, ни в другое. Поэтому потянулся ногой к тормозу – T-образной металлической педали на правой стороне дрезины – и надавил.
Ничего не произошло.
Я попробовал еще раз, с тем же результатом. Педаль ходила вверх-вниз, но мы ехали все быстрее и быстрее. Брат получил ответ на свой вопрос, пусть и немного поздновато.
У дрезины был сломан тормоз.
Я поднял глаза на Густава, собираясь предложить ему сброситься с платформы, пока сама она не сбросилась с обрыва. Но Старый не смотрел ни на меня, ни на тормоз. Он с открытым ртом уставился мне за спину, и я понял: что бы там ни было, лучше мне этого не видеть. И все же я заставил себя оглянуться и посмотреть через плечо. Но когда я повернул голову, смотреть было уже не на что: нас поглотила тьма.
Мы въехали в очередную снегозащитную галерею. С обеих сторон неслись стены из толстых досок, совсем близко: слегка подпрыгни – и дотронешься. Что в нашем случае означало: один легкий толчок – и мы всмятку.
Еще несколько секунд назад мы рисковали бы сломать себе шею, спрыгнув с дрезины. Теперь вариантов не осталось: только ехать до конечной.
Определить, с какой скоростью мы несемся сквозь тьму, было сложно, разве что судить по ветру в спину и редким вспышкам света в щелях между досками. Но если бы от меня потребовали дать научную оценку, я бы сказал, что скорость была не меньше… ну, скажем, миллиона миль в час. Плюс-минус.
Хотя руками я вцепился в рычаг, а ногами упирался в платформу, пустота за спиной ощущалась очень остро: соскользнешь – ни стенки, ни перил, только несущиеся навстречу шпалы.
Глядя брату прямо в глаза, я откровенно высказал свое мнение о сложившейся ситуации:
– А-а-а-а-а-а-а-а-а!
На что он ответил:
– И-и-и-и-и-и-и-и-и!
А потом, казалось, заверещала даже сама дрезина: ее жужжащий гул стал на октаву выше. Путь вместе с галереей изогнулся крутой наклонной дугой, и, глянув вниз в вовремя мелькнувшем луче света, я увидел, что колеса снова оторвались от одной рельсы – и не собирались опускаться.
– Наклонись влево! Влево! – завопил я.
К счастью, Старый тоже заметил опасность, но наклонился вправо, в то время как я согнулся влево: мне не хватило присутствия духа сообразить, что наши «право» и «лево» не совпадают.
Дрезина с громким лязгом встала на оба рельса, а потом, когда через несколько секунд путь выпрямился, выпрямились и мы с Густавом. Склон стал более пологим, и мы впервые с начала нашей недолгой поездки покатились по почти ровной земле.
Я втянул в себя воздух – казалось, впервые за долгое время, – а братец приподнялся на носках, пытаясь поверх моей головы разглядеть, что нас ждет впереди.
– Мы уже замедляемся, – сказал я с облегчением. – Еще немного, и можно будет просто сойти…
– Наклонись вправо! – заорал Густав.
– С чьей стороны? – задал я нелепый вопрос.
Вместо ответа Старый наклонился влево. Я перенес весь свой вес на правую ногу, и как раз вовремя: дрезина вошла в такой крутой изгиб, что мы будто не поворачивали, а вертелись волчком. И снова дрезина зажужжала тоном выше, а платформа накренилась, как пролет разводного моста.
– Вправо! Вправо! Вправо! – орал брат.
Я просто орал, безо всяких слов.
Но до критической точки мы так и не дошли, и как только путь распрямился, дрезина выправилась. Колеса грянулись обратно на рельсы, так что мы с Густавом едва не слетели: оба упали на колени в нескольких дюймах от края.
Пока мы стояли, скрючившись, на досках и пытались отдышаться, вокруг внезапно посветлело, и это в буквальном смысле был свет в конце туннеля. Но только обернувшись навстречу этому свету, я увидел кое-что еще: стремительно растущее размытое темное пятно в центре.
Когда до меня дошло, что это поезд, прыгать было уже почти поздно.
Глава тридцать пятая. Встречи и расставания, или Мы натыкаемся на друзей… со скоростью сорок миль в час
Может показаться, что слово «счастье» не вполне уместно в рассказе о столкновении с поездом. Да и вообще, сложно себе представить, что о таком событии кто-то сможет рассказать – разве что перепуганные очевидцы.
Но именно к счастью упомянутый поезд в момент столкновения шел не навстречу, и это дало нам с братом лишнюю секунду, чтобы успеть спрыгнуть с дрезины, прежде чем она врезалась в последний вагон «Тихоокеанского экспресса».
К несчастью же, в то время как я, прокатившись по земле, обзавелся лишь несколькими свежими синяками и кровоподтеками поверх старых, Густав вскрикнул от боли – ему явно повезло меньше.
Перекатившись в последний раз, я вскочил и побежал, боясь найти брата с торчащим из бока сломанным ребром или железнодорожным костылем. Поэтому, когда он привстал с искаженным от боли
