Прощальный поклон ковбоя - Стив Хокенсмит
Кто-то ахнул высоким голосом, и, обернувшись, мы обнаружили, что из прохода между полками на нас в ужасе смотрит бледная худая женщина в ночной рубашке, с такими же прямыми и черными волосами, как занавески вокруг. Клянусь, я и не заметил бы леди, если бы не дети, которых она прижимала к несуществующему бюсту: мальчики-близнецы.
– Дюжину слонов… – пробормотал не то Харлан, не то Марлин. Оба были в ночных рубашках и ухмылялись с дьявольским ликованием, присущим мальчишкам.
– Вот это да-а… – протянул второй близнец с неприкрытой завистью в голосе, явно думая: «Вот бы мне такую».
– Тихо, мальчики, – сказала миссис Форман и сильнее прижала их к себе, а сама умоляюще посмотрела на нас: похоже, ей хотелось услышать успокаивающую ложь, вне зависимости от того, что происходило на самом деле. – Вы говорите о ядовитой змее, которая ползает по поезду?
– Ничего подобного, мэм, – умиротворяющим тоном пропел Уилтраут. – Это простое недоразумение. Вот и все. Позвольте проводить вас на место. – Кондуктор наклонился и взъерошил близнецам густые золотые кудри. – Так что, парни, кем хотите стать, когда вырастете: кондукторами или машинистами?
– Никем, – ответил Харлан или Марлин, пока их с братом и матерью выпроваживали на место.
– Мы будем грабить поезда! – пискнул его близнец.
Вскрика не последовало, и оставалось лишь предполагать, что Уилтраут преодолел искушение залепить подзатыльники по кудрявым головам мальчишек.
– Значит… замок закрыли ключом, а не приперли чем-то? – спросил я Густава.
Он угрюмо кивнул.
– Теперь можно не сомневаться: у злодея есть мастер-ключ. Иначе никак не достать змею из багажного вагона и не запереть нас в сортире. Хотя интересно… – Он повернулся к Кипу: – Зачем туалеты запираются снаружи?
– Проводники должны запирать их, когда поезд стоит на станции, – объяснил Кип. – Оттуда все валится прямо на рельсы, и если пассажиры будут ходить…
– Скоро на всех станциях будет смердеть, как у пастуха в портках, – закончил за него я.
– Или, хуже того, как в портках у ковбоя, – сострил парнишка.
– Эй, учитывая, что с нами только что стряслось, странно, что от моих не смердит, – буркнул я.
– Кип, а тот ключ, что у тебя пропал, он подошел бы к этой двери? – с усталым нетерпением прервал нас Старый. Сражение со змеей заставило его раскочегарить котел, но теперь, когда опасность миновала, пар улетучивался почти так же быстро.
– Мастер-ключ подходит ко всем дверям, – ответил Кип. – Надеюсь, впрочем, есть какое-то другое объяснение. Было бы ужасно, если именно моим ключом…
– Отправляйся к себе на полку, – рявкнул, выйдя из коридора, Уилтраут; очевидно, вдова Форман и сыновья уже устроились, а Харлана и Марлина, возможно, еще и связали для верности.
– Но я…
– Живо, Хики!
Разносчик сгорбился и поспешил на свое место.
– Вас двоих тоже касается: полезайте к себе на полку и больше не показывайтесь, – велел Уилтраут. – Не знаю, что все это значит… – Он оскалился на пустой ящик и выбитую дверь, и стало понятно, что кондуктор скорее поверил бы, будто на нас напали бешеные феи. – Ясно одно: где бы вы ни объявились, начинаются неприятности. Попробуйте хотя бы поспать без шума.
Я думал, Старый возразит, что ему нужно искать улики, поэтому полный вперед и плевать на шум, но тот лишь покорно кивнул, зашел в уборную и тут же вышел с нашим саквояжем.
– Ах да. Только один вопрос, и мы уйдем. – Старый остановился рядом с кондуктором. – Чем вас так разозлил доктор Чань?
Сначала Уилтраут ответил обычной хмурой миной. Однако, дослушав вопрос, он сменил выражение лица. До этого он смотрел на сломанную дверь, как на бесценный персидский ковер, изгаженный парой щенков. Теперь же кондуктор казался скорее задумчивым, чем злым.
– Он просил меня пустить его в багажный вагон… одного. Даже предложил взятку. Само собой, я отказал.
– Само собой. – Старый побрел к нашей полке. – Что ж… спокойной ночи, Уилтраут.
– Ага, утром увидимся, капитан, – добавил я.
Уилтраут так глубоко погрузился в свои мысли, что вместо «спокойной ночи» ограничился невнятным бурчанием.
Когда мы проходили мимо первых полок, я заметил подглядывающего за нами Кипа.
– Спокойной ночи, – шепнул он. – Смотрите, чтобы болотные гадюки вас не покусали.
– Приятных кошмаров… в смысле, снов, – ответил я, подмигнув.
Наконец мы дошли до своей полки. Старый зашвырнул на нее саквояж и с тоской посмотрел ему вслед, явно сомневаясь, хватит ли сил залезть наверх самому.
– Ладно, отойди, – сжалился я. – Давай я первый.
Забравшись на полку, я протянул руки и ухватил Густава. От него не было особого толку из-за слабости, но я все же затащил братишку на полку и перекатил через себя к стенке, до которой от занавески, похоже, оставалось аж дюймов пять. Мне, не обиженному природой, – не зря же прозвали Верзилой – было бы тесновато на этом ложе и одному. Тем не менее, изрядно повозившись и потолкавшись, мы с братом наконец улеглись рядом, как два покойника, засунутых в один гроб.
– Ну… и что теперь? – спросил я.
– Теперь спать. – Старый вытащил из саквояжа ремень с кобурой и водрузил мне на грудь. – Вот. Будешь сторожить первым.
– Ага, конечно. Разбудить тебя, когда пройдет час или когда мне сунут нож в печень, в зависимости от того, что случится раньше.
– Годится.
Видимо, на этом Старый хотел закончить разговор, но, зная, что я не успокоюсь, продолжил:
– Тот, кто напустил на нас эту индийскую гадюку, должен понимать, что сейчас мы наготове. Думаю, второй попытки ночью не будет.
– А мы разве наготове? Валяемся на полке, где любой может нас достать.
– На то у тебя и кольт. – Старый повернулся спиной к проходу – и ко мне – и прижался лицом к чуть приоткрытому окошечку, через которое с тихим посвистыванием внутрь прорывался холодный ветер. – Не буду врать: сил нет дежурить первым. Но если дашь немного вздремнуть, могу тебя подменить.
– Да чихать мне на подмену. Могу хоть всю ночь сторожить. Я о другом: нам надо поговорить как брат с братом.
– Не сейчас, Отто. Клянусь, я слишком устал, чтобы говорить.
– Но…
– Утром.
– Но…
– Утром.
– Ладно. Хорошо. – Я повернулся на бок, и «миротворец» Густава съехал на полку рядом со мной. – Тогда спокойной, черт тебя дери, ночи.
Старый лишь закутался плотнее в одеяло, как суслик закапывается в нору, чтобы спастись от койота.
Так мы и лежали спиной к спине, каждый думая о своем, разделенные плотной завесой тишины.
Конечно, молчать вот так было нам не внове. Если брат не излагает дедуктивные выводы, обычно он открывает рот, только чтобы глотнуть воздуха, поесть да иногда издать тяжелый вздох. Мы, само собой, разговариваем, но часто подолгу молчим – и есть много такого, о чем не говорим никогда.
Пять лет назад наше детство – родных, ферму, друзей – унесла река, разлившаяся так широко, что, казалось, поглотила целый мир, но Густав ни разу не просил меня рассказать об этом. После наводнения я стал старшему брату обузой, как хромой теленок, привязанный к отбившемуся от стада бычку, однако и об этом Старый никогда не заговаривал. Для некоторых вещей не требовались слова, поскольку сам факт, что мы остаемся рядом, говорил сам за себя.
Или так мне казалось. Теперь выяснилось, что Густав по неведомым своим причинам кое о чем умалчивал.
Его тошнит от поездов. Ну и что? Зачем такое скрывать?
Я лежал и отчаянно надеялся, что Старый все же нарушит молчание. И через пару минут так и случилось.
Он захрапел.
Глава двадцать пятая. Полуночники, или Пока у меня блуждают мысли, кто-то блуждает в поезде
