Гвианские робинзоны - Луи Анри Буссенар
Последнее слово, чтобы показать, насколько разумно все было обустроено. Из любой точки жилища взгляд может охватить все пространство, где расположены бараки рабочих, дома служащих и домашней прислуги, кухни и продовольственные лавки. Каждый без труда поймет важность этой, казалось бы, незначительной детали.
Робинзоны, счастливые, как большие дети, выражали свою радость восторженными восклицаниями и осыпали похвалами искусного творца этих чудес.
— Но это слишком прекрасно, мой дорогой директор, — повторял Робен. — Мы сами себя не узнаем среди всей этой роскоши. Это больше не Гвиана, нет, робинзоны сегодня заснут в неге какой-то тропической Капуи{464}, созданной вами взмахом волшебной палочки. С другой стороны, такие роскошества посреди самой страшной нищеты вызывают у меня не самые приятные ощущения… О, пусть мои чувства ничуть вас не смущают, друг мой. Я слишком признателен вам за все, что вы совершили для того, чтобы доставить удовольствие нашим дамам и сделать приятным их пребывание в этом аду. Я не стану добавлять ложку дегтя в бочку вашей совершенно законной гордости!
— Дорогой месье Робен, — отвечал креол со всем уважением, какое внушал бывший ссыльный всем, кто был с ним близок, — я ждал ваших слов, и они переполнили меня радостью. Вы позволите мне говорить начистоту и объяснить вам причины моих действий?
— Говорите, друг мой. Вы знаете, как вы мне симпатичны. Я с огромным удовольствием послушаю ваши соображения: они могут быть продиктованы только преданным сердцем и глубоким разумом.
Креол, покраснев от удовольствия, — Робен был весьма сдержан на похвалы — с достоинством поклонился, пробормотал слова благодарности и начал:
— Я мог бы вам сказать, что после жизни, полной лишений, которую вы прежде вели в этой земле изгнания, после вашей ежедневной борьбы с силами, которые часто сбивали вас с ног, но никогда не побеждали, вполне справедливо было бы воспользоваться наконец плодами своего труда и никогда больше не знать страданий. Для любого, кому известна ваша собственная история и история вашей семьи, ваше нынешнее положение покажется недостойным ваших заслуг, неспособным компенсировать минувшие тяготы. Вот в чем состоит первая часть моих мыслей, но у меня была и другая причина, более существенная. Вы не раз с горечью говорили о низком уровне жизни в наших колониях в сравнении с процветанием английских владений, вашему сердцу патриота не по нраву столь существенная разница.
— Да, и цель моей жизни, как вы знаете, — принести в экваториальную Францию новые идеи, приметы новой жизни.
— Одна из главных причин такого отставания, если не сказать упадка, поражает меня тем более сильно, что я креол. Француз, который приезжает в Гвиану, одержим лишь одной мыслью: как можно скорее сколотить состояние, большое или не слишком, и немедленно вернуться на родину, чтобы наслаждаться жизнью в большом городе или сажать капусту под сенью сельской колокольни. Ему совершенно не важно, что прежде, чем добиться своей цели, ему придется провести десяток лет в жалкой хибаре. Он покупает, продает, меняет, старается копить все, что может, а расходовать как можно меньше. Когда он набивает свою кубышку, вытянув, словно губка, отсюда все, что можно, он откланивается, садится на ближайший пароход, и только его и видели. Вместо того чтобы улучшить землю, которая принесла ему богатство, он бросает ее, как неблагодарный насытившийся гость, как себялюбивый искатель наслаждений!
Англичанин, напротив, покидает метрополию, не рассчитывая туда вернуться. Он становится индийским или австралийским англичанином, продолжает английский род всюду, где он оказывается, и превращает страну, в которой он поселяется, в уголок Англии. Если у него есть дорогая его сердцу обстановка, он берет ее с собой; если нет, он отлично умеет устроить где угодно пресловутый home[62], столь вожделенный для каждого подданного Соединенного Королевства. Он умеет вести дела так же хорошо, как и любой другой, но не уподобляется паразитическим натурам, которые лишь гребут, ничего не отдавая взамен. Его торговля прибыльна, но не выжигает все вокруг. Он живет семейной жизнью и, занимаясь своими делами, думает о том, чтобы построить школу для своих детей. Он хочет, чтобы они жили в здоровых условиях города и комфортабельной обстановке, и добивается этого любой ценой, потому что он будет жить здесь завтра, как и его дети и их потомки. Даже его чудачества способствуют процветанию приемной родины. Если бы француз был спортсменом, он не стал бы ждать, пока сколотит состояние, чтобы увидеть забег на главный приз. Он сам стал бы разводить лошадей, и в Кайенне, возможно, появились бы трамваи на конной тяге, как на улицах ее соперницы Демерары, но в нашей колонии не найдется и двадцати экипажей, нет ни одного ресторана и даже меблированного отеля.
О, если бы все те, кого обогатила эта плодородная земля, не упорхнули отсюда, как пышно расцвела бы наша дорогая полуденная Франция! Вместо того чтобы выпрашивать тощих бычков в Пара и покупать их на вес золота, у нас были бы тучные пастбища Тринидада, на которых, как на лугах Девоншира, резвились бы самые красивые в мире животные. Наши работники, страдающие анемией, поглощали бы кровавые ростбифы вместо обычного скудного рациона из куака и сушеной трески. Там, где широко разбросаны несколько жалких хижин, поднялись бы города; пароходы пошли бы по нашим великим рекам; железные дороги связали бы наши фермы, как в Австралии; наша колония стала бы могущественным государством, а не лавчонкой, предлагающей соленую треску, или гнилым болотом.
— То, что вы говорите, — жестокая правда, — перебил его Робен, пораженный глубиной этих слов и приведенными сведениями. — О, теперь я вас понимаю и благодарю от всего сердца.
— Я решил взять пример с англичан и создать здесь, с помощью доступных в нашей колонии материалов, интерьер французского дома. За исключением хрусталя и фарфора, оружия и инструментов, все необходимое для него нам предоставила природа. Эта замечательная древесина, которую любой набоб возжелал бы для своего дворца, еще три месяца назад была покрыта листьями. Мы срубили деревья, обтесали, отполировали и поставили на место. Бамбук, давший нам такие удобные и элегантные кресла, и формиум, из которого сотканы эти драпировки, в огромных количествах растут среди болот. Гамаки совсем недавно пребывали в состоянии пуха на кустах хлопка. Что там говорить, прямо здесь, на этом месте, залитом сейчас солнцем, стоял древний лес с его гнилостными миазмами, влажными травами, отвратительными насекомыми и топкой болотистой почвой.
А теперь
