Гвианские робинзоны - Луи Анри Буссенар
Мать окаменела на месте, словно в приступе столбняка, неотступно наблюдая за этой загадочной операцией. Она не сводила с ребенка глаз, в которых, казалось, сосредоточилась вся ее жизнь. Прошло пять минут. Пять минут, полных тревожного ожидания. Вдруг она закричала и залилась слезами. Маленький умирающий только что открыл глаза.
— Он спасен, — радостно сказал Шарль. — Через час он сможет ходить, а завтра будет совершенно здоров.
Робен и Анри, счастливые и изумленные, не могли поверить своим глазам.
— Шарль, дорогой мой, так ты сумел найти сильнейшее средство против змеиных укусов?
— Да, причем его можно использовать даже после укусов самых ядовитых змей. Мальчика укусила самая настоящая гремучая змея, как ты можешь видеть по остаткам роговых колец, прилипших к его коже. Но только автор открытия — вовсе не я. Но от этого я не менее счастлив применить его на практике.
— А жидкость, которую ты использовал для подкожной инъекции, называется…
— Перманганат калия{436}.
— Ты привез это замечательное открытие из Парижа?
— Да, отец, из Парижа и Рио-де-Жанейро.
— Что это значит?
— Я был в Музее естественной истории в Париже. И там мне попалась статья доктора Пьетра-Санта{437}, опубликованная в «Журнале гигиены», весьма серьезном издании. Из нее я узнал, что доктор де Ласерда{438} нашел противоядие от змеиных укусов, проводя опыты в физиологической лаборатории Музея Рио-де-Жанейро. Это противоядие и есть перманганат калия, чьи антисептические свойства были известны с давних времен, но никто и не думал применять его для лечения укусов ядовитых змей. Эксперименты проводились на собаках, которых кусали змеи вроде кобр, Bothrops jararaca{439}. Всех, к кому применили новый метод лечения, удалось спасти, тогда как другие собаки после таких же укусов, но без инъекций перманганата калия погибли. Лечение заключается, как вы только что видели, в подкожном впрыскивании раствора перманганата калия, разведенного из расчета один грамм на сто граммов дистиллированной воды.
— Это великолепно.
— И очень дешево, но при этом действует безукоризненно. Результат моего первого опыта налицо.
Во время этой короткой и любопытной диссертации по физиологии мальчик и в самом деле пришел в себя. Он уже улыбался матери, которая плакала от избытка чувств, бросая на белых взгляды сердечной признательности.
Тем временем густой дым, заполнивший хижину, рассеялся, и Робен с сыновьями заметили довольно высоко подвешенный гамак, в котором, вытянувшись по диагонали, распростерлось какое-то человеческое существо, испускавшее жалобные стоны.
— Кто этот человек, который лежать гамак? — спросил Робен по-креольски.
— Мой муж, — мягко ответила индианка.
— Эй, компе… Эй, что твоя делай?
— О, моя больной… Моя шибко больной!.. О!.. — ответил голос из гамака.
Заметив, что на него обратили внимание, мужчина принялся вопить, как обезьяна-ревун.
— Ну, компе, скажи мне, что с твоя случилось?
— Твоя сам смотри. Моя больной, потому что жена сделай маленький человек[52].
У белых при этом заявлении вырвался возглас прискорбного удивления. Им было известно об этом обычае индейцев, но им никогда не представлялась возможность убедиться в этом.
Значит, это правда. В тот момент, когда супруга становится матерью, когда священные обязанности материнства, как никогда, даруют ей право на уважение и заботу со стороны мужа, этот последний, презрев свой долг, ломает скверную комедию, свидетелем которой и стали робинзоны.
Это неоспоримый факт, его подтверждают самые ответственные и достойные доверия путешественники, в том числе Леблон, Шомбург{440}, Видаль, капитан Буйе и доктор Крево.
Когда женщина разрешается от бремени, мужчина укладывается в гамак, стонет и скулит десять дней подряд. Сразу же после родов несчастная, испытывая невыносимые муки и не получая никакой помощи в этот тяжелый момент, идет к реке, купает новорожденного, омывается сама и возвращается совершенно разбитая, чтобы оказать своему мужу ту помощь, которую на самом деле требует ее собственное состояние.
Она разводит под гамаком костерок из ароматических трав, занимается домашними делами и подносит отвратительному бездельнику матете{441}, что-то вроде подкрепляющего питья, заменяющего хлеб, размоченный в подслащенном красном вине, хорошо известный нашим бабушкам.
Это было бы нелепо, если бы не было так чудовищно.
Эта бедная мать, чей новорожденный ребенок пищал в своем маленьком гамаке, сумела убить змею, которая укусила ее старшего сына. Она сумела в своей любви найти мужество присутствовать при его агонии, после того как выполнила все требования в соответствии с суевериями ее расы.
Раненый мальчик уснул, убаюканный протяжной индейской мелодией, которую негромко напела его мать. Теперь можно было расспросить ее и узнать, не видела ли она три большие лодки. Увы, бедная женщина, совершенно занятая собственным горем, ничего не заметила, так же как и двое индейцев, которые священнодействовали ударами дубин по жестянкам из-под жира, чтобы прогнать злого духа.
Робинзоны, довольные хотя бы тем, что совершили доброе дело, собирались удалиться, оставив в хижине несколько безделушек и кое-какую провизию, как вдруг индианка встала и громко крикнула:
— Мата-а-о! Мата-а-о!
В ответ послышался короткий лай, и в хижину вбежала небольшая собака, без устали виляя хвостом.
— Вы гонитесь за ворами, — сказала она на своем языке, — за плохими людьми, которые хотят причинить вам зло, вам, таким добрым людям. — И продолжила, обращаясь к Шарлю: — Вы спасли моего ребенка. Краснокожая женщина бедна, но ее сердце богато благодарностью. Самое дорогое, что у нее есть, — эта собака. Возьмите Матао. Он послушный и верный. Это лучшая собака на всей реке. Он «вымыт» на всех животных. Он будет охотиться вместе с вами. Дайте ему след ваших воров, он их найдет. Он будет преданным сторожем, станет оберегать ваш сон, и ничто и никогда не сможет обмануть его чуткость.
Она взяла собаку на руки и передала ее Шарлю со словами:
— Матао, этот белый теперь ваш хозяин. Любите его и слушайтесь, как меня. А теперь прощайте. Добрая память о белых людях всегда будет жить в моем сердце. Пусть и они иногда вспоминают о матери, которая обязана им жизнью своего сына.
Робинзоны, взволнованные трогательным подарком и деликатностью, с которой его сделали, не спеша вернулись в лодку, пообещав славной женщине проведать ее на обратном пути.
Шарль уже устроил на корме нового друга, немного растерянного, а Николя занял свое место у машины, ожидая приказа привести ее в действие, когда на берегу появилась индианка с большой птицей со скрещенными на спине крыльями.
— Возьмите
