Гвианские робинзоны - Луи Анри Буссенар
Это нетерпение, пусть и естественное в столь важный момент, когда вся семья должна была собраться вместе после долгой разлуки, поразило Робена. Его лицо оставалось бесстрастным, хотя беспокойство отважной супруги неосознанно отозвалось и в его сердце. Бездействие удручало его. Он хотел двигаться дальше, налегая на рукоять весла, лететь по волнам, чтобы сократить расстояние, которое и без того должно было быть незначительным. Но время и температура воздуха, к несчастью, не позволяли продолжить путь. Робинзонам нужно было оставаться на берегу как минимум до трех часов пополудни.
Эжен замолчал. Эдмон тоже не находил что сказать. Каждый тщетно пытался найти себе хоть какое-то развлечение. Но вскоре оно представилось само по себе. В нескольких шагах, за переплетением лиан, раздался крик птицы, скорее удивленный, чем испуганный: «Мар-рай!.. Мар-рай!..»
Анри тотчас поддался охотничьему инстинкту. Он мгновенно схватил свое капсюльное двуствольное ружье крупного калибра, купленное в Кайенне, и быстро зарядил его. Щелчки заряжаемых в стволы патронов сменились резким хлопаньем крыльев, и две больших птицы вылетели из зарослей и с огромной скоростью понеслись над поляной.
Раздались два выстрела, и пара кайеннских пенелоп, сраженные метким охотником, тяжело упала на землю. Издалека, словно в ответ на пальбу молодого человека, послышался раскат выстрела или взрыва.
Хотя подобные происшествия не редкость на Марони, которая представляет собой важнейший путь сообщения с Верхней Гвианой, все же это не такое обычное дело, каким могло показаться на первый взгляд. Эта широкая водная артерия усеяна пирогами, которые везут старателей на золотые прииски и нагружены провизией. У этих путешественников хватает дел, им точно не до того, чтобы высматривать под палящим солнцем дичь, которая может и не появиться, а негров, всецело занятых греблей, ни в коей мере не одолевает демон охоты.
Поэтому ружейные выстрелы можно услыхать разве что по воскресеньям в окрестностях приисков и плантаций. К тому же звук, который услышали робинзоны, менее громкий, чем звук выстрела, был куда более протяжным. Можно было сказать, что это гул мощного взрыва. К такому выводу пришли робинзоны, долгие годы постигавшие звуки лесной глуши.
Но у Эжена было собственное мнение, он считал, что его младший брат и Николя, на радостях от возвращения на приемную родину, объявили о своем прибытии залпом из всех ружей экипажа судна. Эта мысль не вызвала никакого доверия, но Эжен, который и сам не очень в это верил, ухватившись за возможность на какое-то время отвлечь всех от тревоги, принялся настаивать на своем с необычайным упорством, и его пыл в конце концов немного успокоил мать.
— Мы должны это проверить, — сказал Робен. — Солнце клонится к закату. Вскоре мы сможем безнаказанно на нем находиться, особенно если укроемся под листьями бализье. Если начистоту, я не понимаю, почему бы нам не отправиться прямо сейчас, тем более что бездействие нас просто убивает.
В несколько минут в задней части лодок устроили легкие навесы, концы были отданы, и робинзоны снова отправились в путь. Ломи и Башелико, оба с непокрытыми головами на солнцепеке, невосприимчивые к свирепым лучам экваториального светила, как истинные дети леса, гребли уже два часа без передышки, как вдруг первый внезапно вынул из воды деревянное весло и замер. Пирога по инерции проплыла еще несколько метров и остановилась.
— Эй, Ломи, что там такое? — спросил Робен.
— Лодки, много, там, у ручей.
— Ты видишь лодки и ручей, Ломи?
— Да, муше. С тот место, где твоя, не видно.
— В таком случае правь туда, друг мой.
— Да, действительно, — сказал Анри, осторожно вставая, чтобы не раскачать хрупкое суденышко. — Справа от нас я вижу небольшой просвет, который может быть устьем ручья, и полдюжины неподвижных лодок у самого берега.
При этом известии сердца учащенно забились, трое молодых людей схватили весла, чтобы прибавить ходу, и принялись грести с исступлением, которое свидетельствовало об их страстном желании поскорее добраться до места.
Через полчаса они добрались до четырех тяжело нагруженных лодок: двух скорлупок бони и двух больших шлюпок, снабженных мачтами, каждая грузоподъемностью не менее десяти тонн. На берегу был разбит лагерь, на кострах готовилась еда, а экипажи лодок предавались сиесте. Их было десять человек, восемь черных и двое белых.
Робинзоны пристали к берегу рядом с лагерем незнакомцев и были встречены приветствиями. Инженер собирался было расспросить их, как вдруг один из белых внезапно вскочил, охваченный сильнейшим волнением. В знак уважения он снял шляпу, не обращая внимания на палящие лучи солнца, обжигавшие его морщинистое лицо, и воскликнул глухим голосом:
— Месье Робен!
Робен удивленно посмотрел на мужчину, чьи черты лица и голос были ему совершенно незнакомы.
— О, месье Робен! Это же вы? Какое счастье увидеть вас вновь после двадцати лет разлуки! Вы меня не узнаете? Это понятно, я здорово изменился. Моя борода стала почти совсем седой, а лицо одряхлело, как у старика. Я много работал, но и страдал не меньше! Ох, а я ведь вас тогда искал, в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году, когда узнал о декрете об амнистии. Я вернулся туда, в долину бедного старого Казимира. Но вас там уже не было, и вы, конечно, не знали, что свободны.
И тут инженера озарило. Он вспомнил:
— Гонде! Это вы, мой храбрый друг! Нет, конечно, я вас тоже не забыл. Если отпечаток прожитых лет на вашем лице сперва сбил меня с толку, то воспоминание об оказанных вами прежде услугах никогда меня не покидало.
— Вы по-прежнему очень добры, месье Робен, с радостью заявляю вам, что я всегда и во всем в вашем распоряжении.
— Сердечно благодарю вас, мой дорогой Гонде, и немедленно воспользуюсь вашим предложением.
— Тем лучше! Попросите меня о чем-нибудь невозможном!
— Там будет видно. А пока скажите мне, кому принадлежат эти лодки.
— Две шлюпки — мои. С момента освобождения я занимаюсь перевозками между Сен-Лораном и водопадом Эрмина, доставляю старателям провиант[42], а у них принимаю добытое за месяц. Но я догадываюсь, что вы хотите узнать.
— Не может этого быть!
— Напротив, месье Робен. Вы хотите узнать у меня о двух путешественниках из Франции. Один из них молодой человек, другому примерно лет сорок пять.
— Именно так. Скажите мне поскорее, где они.
— У молодого та же фамилия, что и у вас. Я прочитал ее на их багаже. Я подумал, что он
