Прощальный поклон ковбоя - Стив Хокенсмит
Он говорил тихо и двигался плавно, как ковбой на подступах к необъезженному жеребцу. Когда доктор вытащил руку из кармана, в ней оказался зажат небольшой пакетик из коричневой бумаги.
– Я взял с собой немного имбирного чая. Для себя. И буду рад предложить вам…
– Хватит, – прервал его хриплый голос: из туалета вышел Берл Локхарт. Впрочем, там он, видимо, не облегчался, а скорее нагружался: стоило ему заговорить, и нас обдало обжигающим нос духом дешевого виски, словно жаром из топки кузнеца. Удивительно, как его висячие усы не вспыхнули ярким пламенем.
– Иди на место, – велел он Чаню.
– Но мистеру Холмсу… – начал тот.
– Назад, на место.
Чань смерил старого пинкертона взглядом, потом повернулся к моему брату и протянул пакетик с чаем:
– Попробуйте обязательно.
– Спасибо, док. Может, и попробую. – Теперь Густав говорил гораздо более дружелюбным тоном. Но даже принимая пакетик от доктора, он не сводил глаз с Локхарта.
– Всего хорошего, джентльмены, – с этими словами Чань направился обратно в наш вагон, выпрямив спину, как солдат на плацу. Возможно, некоторые считали его нецивилизованным иностранцем, однако, судя по манерам, одежде и умению держаться, дикарями были Локхарт, Старый и я.
– Эй, Кустос, – буркнул Густав, – по какому праву вы командуете этим коротышкой?
– Эй, Холмс, – парировал Локхарт, – не суй нос не в свое дело.
И с этими словам тоже оставил нас. Только, в отличие от Чаня, пошел не в вагон, а, развернувшись на каблуках, ретировался в мужской туалет. Прежде чем Локхарт успел закрыть дверь, я увидел, как он достает из кармана фляжку, и у меня мелькнуло подозрение, что там вовсе не имбирный чай.
– И что, по-твоему, все это значит? – спросил я брата.
Он лишь покачал головой и вздохнул.
– В том и беда: я сейчас вообще не могу думать. Надо найти что-то… – он обвел рукой окружавшие нас со всех сторон деревянные панели, – другое. Пошли.
И он направился дальше по проходу к хвосту поезда.
Пробираясь через следующий пульман, мы обнаружили, что предсказание Сэмюэла сбылось: импровизированный пресвитерианский хор действительно уже затянул гимн. Мы поспешили ускользнуть от приторных песнопений в вагон-ресторан.
Призывные ароматы из кухни напомнили мне о том, что я ничего не ел с самого завтрака. Старому же они, видимо, напомнили о том, что его тошнит. Он ускорил шаг и ринулся в последний вагон поезда, где находился обзорный салон.
В данный момент обозревать было особенно нечего: Большое Соленое озеро осталось позади, а пустыню вокруг него сложно назвать пиршеством для глаз: скорее это пустая тарелка. Тем не менее салон пользовался популярностью: пассажиры стояли группками и разговаривали, увлеченно играли в юкер и вист, сгорбившись над складными столиками, и толпились вокруг круглого дивана с яркой обивкой, занимающего центр салона.
Даже в самом общительном своем настроении Густав не обрадовался бы такому скоплению представителей человеческого рода в отдельном помещении, поэтому я ничуть не удивился, увидев, как он пробирается сквозь толпу к дальней стороне вагона. Там находилась последняя дверь – за ней поезд кончался. Она выходила на небольшую обзорную площадку, окруженную латунными перилами. Дальше были только рельсы.
Старый вышел на площадку, и я последовал за ним, закрыв за собой дверь. Уже наступал вечер, и быстро остывающий воздух пустыни несся мимо так стремительно, что на дворе будто стоял не душный август, а ветреный октябрь.
Мы оказались одни.
– Ага… здесь не так уж плохо, – проговорил Густав, обозревая открывшийся перед нами вид: голый рыжий песок с пучками пыльных колючих кустов и далекие пики, едва начавшие рыжеть в последних лучах солнца. Он тяжело облокотился на перила, словно едва держался на ногах. – Может, удастся наконец отдышаться.
– А с чего ты вообще начал задыхаться? Вот что мне хотелось бы знать.
Брат только небрежно отмахнулся.
– Да просто этот болтливый коммивояжер действовал на нервы своей трепотней о банде Лютых и крушениях поездов.
– Тебя начало мутить задолго до того, Хорнер еще и рта не открыл.
– Ну да, наверное. Но ничего страшного. Мне просто…
– Немного нездоровится? Позволь тебе заметить, что отговорка уже звучит несколько жидковато… хоть и с самого начала было не особо густо.
– Я же сказал, не волнуйся. Все у меня в порядке.
– Ну да, конечно. Ты прямо пышешь здоровьем.
На бледное лицо Старого начали возвращаться краски, но не слишком здорового оттенка. Его щеки не розовели: он постепенно зеленел.
– Послушай, братишка, – решился я, – знаю, как тебе дороги детективы и все такое, но здесь что-то не так. Может, та пуля, что ты словил в Монтане, снова гуляет у тебя в кишках, понятия не имею. Но что бы там ни было, тебе надо притормозить и заняться собой. Ты вымотан как собака, а вдобавок у тебя в кармане бляха Южно-Тихоокеанской железной дороги. Так дело не пойдет.
Густав выпрямился во весь рост и посмотрел мне в глаза.
– Очень даже пойдет.
В этот самый момент поезд резко дернулся, и окружающий пейзаж покачнулся. Начался спуск: теперь мы ехали под гору, в долину Гумбольдта в штате Невада, и клочковатые кустики полыни и пустынной травы понеслись мимо заметно быстрее.
Рывок поезда прижал брата к ограждению – и выдавил наружу содержимое его желудка.
Я похлопал Старого по спине и произнес несколько слов утешения, пока он страдал, перегнувшись через перила. Но как только Густав снова обрел дар речи, перепалка возобновилась с новой силой.
– Ну и ладно, давай, тяни блевотину до самого Окленда! – брякнул я наконец. – Что остается делать, если ты не слышишь благоразумный голос собственного желудка? Придется мне тихонько сидеть и наслаждаться видами.
– Ну и прекрасно, – проворчал Старый. – Тихонько сидеть у тебя получается лучше всего, а? Я, в отличие от тебя, ищу возможность заняться делом.
– Да неужели?
Прежде чем я успел выдать заготовленный остроумный ответ, снизу донесся глухой удар, после чего из-под вагона вылетел некий предмет, размерами и формой напоминающий дыню.
И вот, дорогой читатель, мы вернулись туда, откуда начали: мы со Старым встретились лицом к лицу с человеческой головой.
Если вы, как и я, имеете общее представление об анатомии, то явление следующего предмета уже не покажется столь удивительным. Голова, в конце концов, обычно прикреплена к телу, а даже если нет, то можно не сомневаться, что где-то неподалеку найдутся торс, конечности и все прочее.
Когда мы с Густавом заметили тело, оно еще катилось вниз по насыпи, удаляясь от проносящегося мимо поезда.
– Господи, – прохрипел я. – Думаешь, надо?..
Но брат уже подумал: он рванулся в обзорный вагон.
Я успел сделать всего несколько шагов, когда раздался чей-то крик:
– Стой! Это же сигнальный шнур! Что ты?..
В следующую секунду я уже летел по воздуху, пока мой полет не прервал дверной косяк. Сработал тормоз, и «Тихоокеанский экспресс» со скрежетом остановился.
Глава восьмая. Охота за головой, или Мы ищем чужую голову, рискуя своими
Кое-как поднявшись, я ощупал лицо в поисках заноз, но косяк наградил меня лишь разбитой губой. Из вагона слышался хор стонов, словно выступал страдающий зубной болью домашний ансамбль, и, войдя в обзорный салон, я обнаружил большинство пассажиров лежащими вповалку друг на друге.
– Я очень извиняюсь, мэм, – бормотал мой брат, слезая с – кто бы мог подумать! – миссис Кир. Ее пышные юбки и солидная фигура, несомненно, послужили отличной подушкой, когда сработали тормоза.
– Ничего страшного, – ответила леди, все еще сжимая в руке сложенные веером игральные карты, хотя ее партнеры и складной столик, за которым они играли, вместе с остатками колоды
