Крушение шхуны "Графтон" - Ф. Е. Райналь
Итак, место было найдено; оставалось привести в исполнение задуманный нами план; теперь только мы увидели, как это трудно и даже невозможно. Утес отстоял слишком далеко от Эпигуайта; приходилось бы устроить для сторожевого шалаш и постоянно доставлять ему необходимые съестные припасы. К тому же, нас для этого было слишком мало. Один из нас пятерых сделался бы сторожевым; второй не может отлучаться от дома; значит остались бы только трое для охоты и для добывания припасов, а это слишком трудно; охота бывала редко счастливая и тюлени с каждым днем становились реже. И, может быть, все это напрасно, дожди и дурная погода помешают началу навигации.
К тому же в ураганы, здесь случающиеся, сторожу нельзя оставаться в шалаше, пришлось бы построить какую-нибудь хижину или сторожейку, а мы по опыту знали, как долго и трудно строить без порядочного леса и орудий.
Пришлось бы ходить на работу так далеко от нашего жилья, и работа эта наверное продлилась бы несколько недель, а пока мы будем строить, кто же станет нас кормить? Мы и так еле-еле находим необходимую нам пищу.
Итак, наш план был неосуществим; это была просто фантазия, придуманная в минуту отчаяния; рассудив хорошенько, пришлось отказаться от нее.
Печально опустив головы, пошли мы домой. Как сильно уменьшилась наша надежда на помощь людей! Что станется с нами, если ни один корабль не придет сюда! Что, если мы всеми оставлены, забыты, обречены может быть навсегда остаться здесь. Что, если мы, несчастные, осуждены вечно бороться с голодом и непогодами; нет, мы не вынесем этого, потому что и так мы с каждым днем все больше и больше теряем силу в этой тяжелой, мучительной борьбе.
ГЛАВА XVII
Мои попытки сделаться башмачником. — Неудача. — Хорошая погода возвращается. — Наши географические наблюдения.
Безвыходность нашего положения тяготела над нами, и только постоянная работа, беспрестанная необходимость отыскивать себе пропитание, придавала нам бодрость и спасала от полного отчаяния.
В это же время т. е. в ноябре, окончилась четырехмесячная выделка тюленьих кож. Кожи, пропитанные танином, приняли красноватый цвет. Вследствие этой выделки они немного покоробились, съежились и покрылись частой сеткой крупных морщин.
Мы с нетерпением ждали времени, когда нам удастся заменить наши мокасины из дряблой, сырой кожи с сильным неприятным запахом, обувью из вновь выделанной кожи; мои товарищи уже давно довольствовались невыделанной. Скоро и мне пришлось бы надеть эту неудобную обувь, которая не защищала ни от сырости, ни от наколов жесткой, каменистой почвы.
Кожи вынули из жидкости, в которой они так долго мокли и повесили на деревья, чтоб их провялить. Пока они еще не совсем высохли, мы их снесли в хижину, где от равномерной теплоты они стали мягче и можно было их растянуть деревянными гвоздями по стенам. Через несколько дней они высохли; самые большие морщины пропали: и мы получили славные мягкие кожи.
Удача превзошла до того наши ожидания, что мне пришло на мысль вместо мокасин сделать настоящие башмаки.
Для этого, конечно, нужно было иметь инструменты, а у нас их не было; первой заботой было их сделать. Большая парусная иголка, вставленная в рукоятку железного дерева, по которому можно бить изо всей силы, и оно не расколется, служила нам вместо шила. Им мы прокалывали дырочки в подошве, чтоб прикреплять к ней верх тоненькими, деревянными гвоздиками.
Несколько вечеров подряд мы все только и делали, что деревянные гвоздики. Я нашел из выброшенных остатков Графтона кусок доски норвежской сосны, крепкой, красноватой, смолистой, с прямыми, правильными фибрами, которая легко кололась. Я распиливал доску моей маленькой пилкой перочинного ножа на множество кусочков, каждый величиною в вершок. Алик ножом раскалывал мои кусочки на тоненькие полоски, как будто он делал спички; остальные же товарищи доканчивали гвоздики, подскабливали их, подчищали и один конец заостривали.
Когда я наготовил им достаточно материала, и работа кипела, я начал делать пару колодок. Для этого я взял белое дерево, которое в большом количестве росло на острове — одно из трех пород, о которых я уже говорил; я его предпочел другим, потому что из недавно срубленных оно было и суше, и из него легче работать, чем из остальных.
Сделать колодки мне стоило много труда. Началось с того, что первые две пары я испортил, и только третья пара удалась мне; это но крайней мере так казалось; потом я увидел, как я ошибался.
Я придумывал, откуда бы достать ниток и и вара, необходимого для шитья. Я пошел к месту, где выброшены остатки шхуны, и на одной стороне старого корабля нашел сухую смолу, отскоблили ее ножом, и как драгоценность принес домой. К этой смоле я прибавили сала морского льва и, размешав хорошенько, получил очень порядочный вар. Чтобы добыть крепкой дратвы, я выдергивал ниточки из остатка паруса и скручивал их по несколько вместе. В конец каждой дратвы я вкручивали волос из гривы льва; от этого концы делались очень упруги, прямы, тонки, и тем облегчали шитье.
Так как мое шило для прокалывания подошвы было толсто, то я сделали еще новое из другой иголки, но чтоб оно было потоньше, я его сточил на точильном камне. Тоненькое шило мне было нужно, чтобы сшивать отдельные куски верха.
Все мои приготовления окончились, и я принялся за шитье первой пары башмаков
Я принялся за шитье первой пары башмаков.
Я работал целую неделю и сшил такую пару, которую плохой ученик деревенского сапожника кое как смастерил бы для дровосека, и то для очень невзыскательного. Но признаюсь, что несмотря на все недостатки башмаков, я приходил в восторг от своего произведения.
Увы, радость продолжалась недолго. Когда пришлось вынимать колодки, несмотря на все мои старания, все усилия, он не выходили. Они крепко придерживались в подъеме, в щиколотке, и не было возможности их сдвинуть с места. К тому же верх был таки узок, что колодка
