Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо
Inertiae dulcedo («сладость инерции»)
35
К началу II века Рим познал множество бдительных императоров с не ахти каким чувством юмора. Цензура и cтрaх начинали отравлять атмосферу. Историк Тацит ощупал культю оттяпанной конечности и отважился ее назвать. Тоскуя по недосягаемому прошлому, он фантазировал «о годах редкого счастья, когда каждый может думать, что хочет, и говорить, что думает». И решил узнать, что́ так ранит властей предержащих, почему возмущаются возмущенные, каковы их табу и фобии, что́ они стараются замолчать, что́ вымарано из искалеченных книг.
Тацит в подробностях рассказывает о гонениях при императоре Тиберии, вскоре после смерти Овидия в изгнании. Историка Кремуция Корда, сторонника республиканского правления, осудили за неосторожную фразу. В своих «Анналах» он посмел заметить, что Брут и Кассий, убийцы Цезаря, были «последними римлянами». За это его обвинили в преступлении против престола, и он вынужден был предстать перед Сенатом. Достойно и доблестно защищался, но, выйдя с допроса, принял решение уморить себя голодом, дабы избежать приговора, которого следовало ожидать от лицемерного правосудия эпохи. Как обычно, процесс продолжался, несмотря на такую мелочь, как смерть обвиняемого. По приговору все экземпляры его книг подлежали сожжению. В Риме этим должны были заняться отвечавшие за порядок и благоустройство в городе низшие магистраты, эдилы, а в остальных городах империи – соответствующие магистраты, те выборные должностные лица, в руках которых сосредоточивалась административная и военная власть.
«Анналы» избежали полного уничтожения благодаря отваге Марции, дочери Кремуция, не побоявшейся спрятать единственный экземпляр. Марция знала цену книгам: она любила читать, особенно философские трактаты. Сенека посвятил ей сочинение, в котором говорил, что «женщины обладают одинаковой с мужчинами умственной силой и одинаковой способностью к благородным и великодушным поступкам». Вне сомнения, его восхищала храбрость юной Марции, посмевшей ослушаться. Каждый раз при обыске она рисковала жизнью, но продолжала прятать книгу отца, пока следующий император Калигула не снял запрет. Добившись помилования, Марция заказала новые копии и занялась их распространением. Следующие поколения с жадностью читали историческую хронику, так обидевшую правителя. Отдельные фрагменты – самые неоднозначные – дошли до нас.
Цензоры всех времен рискуют вызвать своим вмешательством обратный эффект, и в этом состоит занимательный парадокс: они привлекают внимание как раз к тому, что пытаются замалчивать. Тацит писал: «Тем больше оснований посмеяться над недомыслием тех, которые, располагая властью в настоящем, рассчитывают, что можно отнять память даже у будущих поколений. Напротив, обаяние подвергшихся гонениям дарований лишь возрастает, и применявшие столь же свирепые меры не добились, идя этим путем, ничего иного, как бесчестия для себя и славы для них». В наши дни интернет и социальные сети мгновенно приковывают внимание к любому сообщению, запрещенному властями. Если постановляют изъять из общего доступа произведение искусства, о нем сразу же заговаривают все. Если рэпера приструнивают за нецензурную брань, его треки начинают скачивать гораздо чаще. Если на книгу подают в суд, ее стремительно раскупают.
Хотя цензуре редко удается истребить те или иные идеи – чаще удается их растиражировать, – власти, кажется, ничему не учатся. Калигула, по следам Платона, подумывал об изъятии из библиотек Гомера. Коммод под cтрaхом растерзания дикими зверями на гладиаторской арене запретил читать биографию Калигулы, написанную Светонием. Каракалла, поклонник Александра Македонского, считал Аристотеля причастным к смерти кумира и прикидывал, не сжечь ли все его книги. При Диоклетиане, в начале IV века, христианские книги жгли в масштабах, которым позавидовали бы и нацисты в 1934-м. Нам известно, что некоторые люди приняли мученичество за свои книги. Три сестры из Фессалоник, Агапия, Ирина и Хиония, отправились на костер за то, что прятали у себя запрещенные тексты. Мученики Филипп, Евпл, Винценций, Феликс, Датив и Ампелий также пострадали, отказавшись расстаться со своими книгами. Позже, когда официальной религией стало христианство, столь же яростным сожжениям стали подвергаться языческие произведения.
Все эти усилия по разрушению оказывались напрасны: императоры успешно влияли на авторов, которым покровительствовали, но редко побеждали на поле запретов, как показывают неудачные попытки истребить эротические стихи Овидия или республиканскую хронику Кремуция Корда. Система циркуляции книг в Древнем мире – без распространителей и издателей – была чересчур хаотичной, и цензура оказывалась недейственной. С помощью грамотных рабов или профессиональных переписчиков не составляло труда подпольно множить неугодные произведения.
И Тацит понял, что основная задача преследователей – запугать остальных, не самых отважных, запугать само творческое начало. Самоцензура всегда сильнее цензуры. Тацит называет это inertiae dulcedo («сладостью инерции»). Он имеет в виду удобный отказ от риска, искушение не идти наперекор действующим ценностям, чтобы избежать конфликтов и тревог. Тациту выпала эпоха покорности, когда даже бунтари молчали и подчинялись. Он написал: «Мы явили поистине великий пример терпения. И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было столько же в нашей власти, как безмолвствовать». Его тексты задевают нас за живое, открывают глаза: во все времена нам приходится бороться не только с цензурой со стороны власти, но и с внутренними страхами.
Путешествие сквозь «джунгли букв», или Как назвать книгу
36
До изобретения печатного станка книги делались вручную, кропотливо, и получались уникальными и неуловимыми. Переписывали их по заказу, часто – домашние рабы читателя. Какой приказ мог воспрепятствовать их распространению?
Сегодняшние электронные книги – антитеза древним рукописям: они дешевы, бестелесны, невесомы, их легко множить до бесконечности, удобно держать в хранилищах данных по всему миру – и все же их строго контролируют. В 2009 году «Амазон» предпринял бессмысленную попытку цензуры и тайком стер с «киндлов» своих клиентов «1984» Джорджа Оруэлла, ссылаясь на некие затруднения с авторскими правами. Тысячи читателей заявили, что книга пропала с их устройств без всякого предупреждения. Один студент из Детройта, писавший научную работу, пожаловался, что вместе с файлом исчезли все заметки, которые он делал по ходу чтения. Нам неизвестно, осознавали ли в «Амазоне» скрытую символичность происходящего. В оруэлловском романе государственные цензоры уничтожают литературу, неугодную Большому Брату, в печах, называемых «дырами памяти».
На форумах в интернете хоть отбавляй комментариев об исчезновении разных цифровых изданий из виртуального пространства. Ведь, кликая на «Купить сейчас», чтобы добавить новую книгу в PDF к своей коллекции, мы не приобретаем ничего материального. У нас нет почти никаких прав на эти тексты, плывущие за стеклом дисплея. Дыра памяти не дремлет и может в любую минуту поглотить наши цифровые библиотеки.
В детстве я считала, что все книги на свете
