Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо
Овидий исследовал новые области литературы и первым уделил особое внимание читательницам. Я уже говорила, что он написал трактат о косметике и искусстве макияжа. В «Науке любви», стихотворном руководстве по соблазнению, посвятил длинную главу – треть всего текста – советам для искусительниц и разоблачению уловок негодяев, обманывающих женщин. Установил близкую, как никогда прежде, связь между автором и читательницами. В эпоху стремительного расширения читательских горизонтов Овидий с удовольствием присоединился к попранию архаических ценностей и старых норм. Молодая, непокорная, эротическая литература влекла современных римлянок; он это знал и играл на грани. Но пропасти не замечал.
Некоторые современники обвиняют его в легкомыслии, забывая, что кажущееся легкомыслие может быть истинно бунтарским. Овидий предложил революционный взгляд на то, важнее чего в Риме I века до нашей эры не было: наслаждение, согласие, красоту. В ту эпоху браки заключались по уговору; как правило, девушек-подростков выдавали за обеспеченных зрелых мужчин. То были времена супружеского долга, времена, когда рабы обоих полов были в полном распоряжении хозяев, – этакий потенциальный гарем. Ceкcуальные отношения по определению не были ни добровольными, ни равноправными. Существовали сложные различия, неписаные правила, негласные границы – и, как всегда, главную роль играл престиж. Приемлемое для богача было невозможно для бедняка, позволенное мужчинам – немыслимо для женщин. Девиации во взаимоотношениях полов допускались у людей низшего ранга – рабов, иноземцев, неграждан. Марциал не постеснялся поведать публике о своем постыдном влечении к юной рабыне по имени Эротия. Овидий написал, что ему нравятся зрелые женщины и что его удовольствие неполно без удовольствия женщины, вопреки общепринятым нравам. Вот вольный перевод фрагмента из «Науки любви»:
Я предпочитаю любовницу, которой уже сравнялось тридцать пять и она находит у себя седые волоски. Пусть торопливые пьют молодое вино, а мне больше по нраву зрелая женщина, познавшая свое наслаждение. У нее есть опыт, а это – лучший талант; в любви ей известны тысячи поз. Ее сладострастие не лицемерно. Если женщина наслаждается одновременно с мужчиной, лучше и быть не может. Я ненавижу объятия, в которых двое сливаются не полностью. Ненавижу соития, не оставляющие обоих в изнеможении. Ненавижу женщину, которая отдается просто потому, что надо, которая не увлажняется, которая думает о своих домашних делах. Мне не надо женщины, которая будет заниматься со мной любовью из чувства долга. Ни одна пусть не вменяет себе это в обязанность! Мне нравится слышать радость в ее голосе, слышать, как она шепчет, чтобы я повременил, чтобы сдерживался. Нравится видеть, как моя возлюбленная от наслаждения закатывает глаза, обмирает и больше не позволяет себя ласкать.
Согласно традиционным нормам, для свободного мужчины чувство было проявлением слабости, а желание поставить себя на место другого – и вовсе безумием. Как пишет Паскаль Киньяр, Овидий – первый глашатай обоюдного желания и первый римлянин, заявивший о необходимости сдерживать свое, мужское удовольствие ради того, чтобы дождаться удовольствия матроны.
«Наука любви» считалась безнравственной и опасной книгой. Годы спустя, вспоминая начало своих бед, Овидий писал, что из-за этого произведения его прозвали «наставником в непотребных прелюбодействах». В эротические игры, которым он учил, и вправду играли вне брака. Иначе и быть не могло: желание и влечение редко осеняли среднестатистических римских супругов. Свадьбы богатых римлян представляли собой династические союзы, тщательно просчитанные альянсы в интересах рода. Родители могли использовать дочь как пешку в политических маневрах и легко развести ее с мужем, чтобы выдать за другого (даже беременную от первого), если это отвечало их интересам. Два патриция могли дружески обменяться женами. Катон Утический, считавшийся человеком глубоко добродетельным, «одолжил» свою супругу Марцию другу – то бишь попросил развода и уступил дорогу другому претенденту – и вновь женился на ней, когда она овдовела, заодно получив немалое наследство. Задумывая эту брачную аферу, Катон посоветовался с отцом Марции, а вот ее мнения, видимо, никто не спрашивал: в рамках традиционной ментальности женщины всю жизнь оставались подчиненными и как бы несовершеннолетними. Итак, поведение амбициозных отцов семейств не способствовало приязни и верности между супругами. Страсти в таких условиях вспыхивали вне брака. Овидий посмел описать действительность в стихах. Но выбрал неудачный момент: аккурат перед программой укрепления нравственности, внедряемой императором Августом, и в частности брачными («юлианскими») законами, принятыми между 18 годом до нашей эры и 19 годом нашей эры. Они отстаивали старые традиции и представления о семье, карали прелюбодеяние изгнанием и грозили штрафами бездетным.
В 8 году Овидий, которому только исполнилось пятьдесят, внезапно был выдворен императорским указом в деревню Томы (современный город Констанца в Румынии). Его третья жена осталась в Риме управлять общим имуществом и просить о помиловании. Поэт отправился в ссылку один. Больше они не виделись. Август подверг поэта суровой, показательной каре, нарочито жестокой. Не удовольствовался ссылкой на какой-нибудь остров в Средиземном море, обычно используемый для подобных целей. Нет, вышвырнул врага в дикие земли на пределе империи, границе неведомого, где Овидий оказался вдалеке от всего, ради чего, по его мнению, стоило жить: друзей, любви, книг, бесед и особенно покоя. В одиноком доме, во враждебном холодном климате, среди людей, говорящих на непонятном языке, в вечном cтрaхе перед набегами кочевников Овидий был обречен на смерть. Он выдержал девять лет, в течение которых непрерывно слал в Рим прошения о помиловании и писал «Скорбные элегии», тексты-предшественники письма De profundis, века спустя написанного в тюрьме другим наказанным бонвиваном, Оскаром Уайльдом.
Овидий говорил, что его погубили два преступления: «поэма и оплошность». В чем состояла оплошность, никогда не пояснял, чтобы не растравлять рану: возможно, присутствовал на тайной оргии, устроенной каким-нибудь высокопоставленным деятелем, или ввязался в политический заговор. Что касается поэмы, то нечего и сомневаться, что речь идет о его «Наукe любви». «Я здесь в любви не наставник, – писал он в изгнании, – прежний труд мой уже кару понес поделом». Два века спустя историк уверенно замечал: «Август наказал изгнанием поэта Овидия за то, что тот написал три книжечки о науке любви». Узнав, что гонениям в его отсутствие подверглись и его книги, Овидий заплакал. Август озаботился устранением их из публичных библиотек после устранения автора.
Насколько мы знаем, этот эпизод открывает в Европе череду нападок на литературу со стороны ханжеской цензуры, навязчивого желания контролировать, которое с первого раза потерпело крах. «Наука любви», неугодная одному из могущественнейших римских императоров и неоднократно запрещавшаяся позднее за непристойность и аморальность, проторила дорогу в наши библиотеки.
