Виталий Гладкий - Подвеска пирата
Название пинку неожиданно придумал боцман. Как-то в хорошем подпитии он скептически заметил, оглядывая приобретение:
— Не представляю, как эта старая медлительная корова может превратиться в хитрого пронырливого лиса. Пару ядер в борт, и пинк рассыплется как рассохшаяся бочка, с которой сняли обручи.
— А это идея! — радостно воскликнул Голштинец, в этот момент ломавший голову над именем судна. — Ведь как корабль назовешь, таким он и будет. «Рыжий лис»! Как тебе имячко?
— Не смеши камбалу на горячем противне! — фыркнул Клаус Тоде. — Она и так смешная. Ты бы еще назвал это корыто «Гончей».
Но Карстен Роде в каком-то провидческом наитии уже отдавал приказание сделать соответствующую надпись на борту судна. Оно и впрямь порыжело и заржавело от старости. И его капитану нужно было проявить поистине лисью хитрость, чтобы победить более сильного противника. А Голштинец очень надеялся добыть себе настоящий флагманский корабль новой постройки и с большим количеством пушек на борту.
Остальных два пинка строились на верфях острова Борнхольм, принадлежащего датской короне. По настоятельной просьбе Стахея Иванова их назвали «Царица Анастасия» и «Варяжское море». Похоже, эти имена были подсказаны ему кем-то из высокородных московитов, чтобы угодить царю Ивану Васильевичу.
Постройкой кораблей распоряжался Ганс Дитрихсен. На одном из них ему предстояло занять капитанский мостик. Второе судно поступало под командование Клауса Тоде, доброго знакомого Карстена Роде еще со времен его прошлых каперских похождений. Тоде был отличным моряком, но его губила приверженность к спиртному.
Голштинец отыскал Клауса Тоде в порту на мешках с соленой рыбой в совершенно непотребном виде — корсар был пьян до изумления. Удивительно, как он вообще не замерз — дело было зимой. Но после того, как Тоде получил приглашение выйти в море в качестве капера, его словно подменили. Он перестал пить и с утра до вечера торчал на верфях, придирчиво осматривая каждый гвоздь, вбитый в палубу его будущего судна. На новые корабли были обещаны пушки от самого великого князя, а в придачу к ним и толковые пушкари-московиты.
Что касается Клауса Тоде, то старый морской волк съездил в отпуск к своей ненаглядной Фелиции, а по возвращении ударился во все тяжкие — не вылезал из таверн и пил запоем. «Доброжелатели» нашептали ему, будто бы Фелиция завела себе кавалера, и теперь боцмана одолевал бес ревности.
Оставался последний и, пожалуй, главный вопрос — подбор команды. Тут уж никак нельзя было пустить дело на самотек, тем более, поскупиться. Карстен Роде прекрасно отдавал себе отчет в том, что обещанное царем Иваном Васильевичем месячное жалование рядовым матросам в шесть гульденов — это курам на смех. Если дележ добычи не будет произведен «по справедливости», то капитана и офицеров разъяренные корсары просто вздернут на нок-рее. Каперская справедливость предполагала неукоснительное следование законам морского братства, в которых не было ни слова о каком-то там жаловании; оно полагалось лишь матросам военных флотов, но никак не рыцарям удачи.
Поэтому договоры с каждым будущим корсаром Карстен Роде заключал тайно, без присутствия подьячего. И условия в них были несколько иными, нежели те, что были согласованы с дьяками царя Ивана Васильевича.
Для своего судна Голштинец хотел набрать тридцать пять настоящих храбрецов; часть из них должна смыслить в морском деле и хорошо знать побережье Балтийского моря. Начало уже было положено — с ним согласились пойти знакомые ему поморы Ондрюшка и Недан. Серьезную воинскую науку они не проходили, зато море, которое было для них, образно говоря, повивальной бабкой, понимали на уровне интуиции.
Парни подговорили пойти на разбойный промысел еще троих товарищей, чем вызвали сильный гнев у Фетки Зубаки. Для артельного атамана потеря пятерых самых сильных и выносливых рыбаков была почти трагедией. Особенно он расстроился из-за Недана. Детина работал за троих, а соглашался получать сущий мизер. Но перечить Фетка Зубака не решился — государево дело; не ровен час нагрянет Басарга Леонтьев со товарищи... Ему становилось дурно только от одной этой мысли.
Когда Карстен Роде увозил с собой молодых поморов, артельный атаман провожал его широкой угодливой улыбкой. Только в момент выезда саней за околицу, он дал волю своему гневу, да так, что домочадцам пришлось спасаться бегством. А потом напился и долго плакал пьяными слезами, обнимая сундук-подголовник[86], жалея себя и еще неизвестно кого, пока не уснул.
Двадцать матросов Голштинец набрал из датчан. Разные это были люди. Но все хорошо знали морское дело и умели управляться с парусами. Некоторых рекомендовал Бешеный Якоб, и Карстен Роде подозревал, что не все они в ладах с законом. В том числе и новый штурман, который должен был заменить Ганса Дитрихсена...
— Почему сегодня такой грустный? — раздался голос над ухом, и Голштинец невольно вздрогнул.
Он поднял глаза и увидел совершенно разбойничью физиономию Бешеного Якоба. У хозяина трактира отсутствовала мочка левого уха, отсеченная саблей, и косил левый глаз: пуля чиркнула по виску, обнажив кости черепа, и теперь натянутая кожа зажившей раны делала бывшего пирата косоглазым.
— Радоваться нечему, — ответил Карстен Роде. — Пинк готов к выходу, а команда еще не набрана.
— Извини, больше мне предложить некого. За других поручиться не могу. Но выход у тебя есть...
— Это какой же? — живо заинтересовался капер.
— Можно найти крутых парней, которые жизнь не ставят ни в грош, в королевской темнице. Каперу царя московитов герцог не откажет. А они будут благодарны тебе до гробовой доски за то, что спас их от веревки или от возможности сгнить в сырых казематах заживо. Благодарны и верны.
— А что, дельная мысль! — повеселел Карстен Роде. — Сегодня же договорюсь с начальником тюрьмы, чтобы провести смотрины.
Голштинец не стал откладывать это дело в долгий ящик. Допив пиво, он решительно направился в кордегарию[87]. Там нашел знакомого офицера, и тот за несколько монет разрешил Карстену Роде посмотреть на узников; зачем это понадобилось Голштинцу, вояку не интересовало. Оба остались довольны друг другом. Капер — потому что не нужно было шибко раскошеливаться на мзду более высокому начальству, а офицер предвкушал, как после смены караула скрасит свою скучную бедную жизнь шикарным застольем с какой-нибудь ветреной красоткой без серьезных жизненных принципов.
Нарушителей спокойствия и жуликов во владениях герцога Магнуса было не так уж и много, поэтому они преспокойно умещались в каменном сыром колодце. Тем более, что здесь осужденные обычно долго не задерживались: кто мог, откупался (что приветствовалось и поощрялось жадным герцогом), и его выпускали на свободу, а совсем уж серьезных нарушителей ждал эшафот. Смертные приговоры приводились в исполнение быстро — город не мог позволить себе чрезмерных расходов на содержание заключенных.
