Виталий Гладкий - Меч Вайу

ГЛАДКИЙ Виталий Дмитриевич

"МЕЧ ВАЙУ"

…Первыми жителями этой еще не обитаемой тогда страны был человек по имени Таргитай. Родителями этого Таргитая, как говорят скифы, были Зевс и дочь реки Борисфена[1]. Такого рода был Таргитай, а у него было трое сыновей:

Липоксай, Арпоксай и самый младший – Колаксай. В их царствование на Скифскую землю с неба упали золотые предметы: плуг, ярмо, секира и чаша.

Первым увидел эти вещи старший брат. Едва он подошел, чтобы поднять их, как золото запылало. Тогда он отступил, и приблизился второй брат, и опять золото было объято пламенем. Так жар пылающего золота отогнал обоих братьев, но когда подошел третий, младший брат, пламя погасло, и он отнес золото к себе в дом. Поэтому старшие братья согласились отдать царство младшему.

Так вот, от Липоксая, как говорят, произошло скифское племя, называемое авхатами, от среднего брата – племена катиаров и траспиев, а от младшего из братьев – царя – племя паралатов. Все племена вместе называются сколотами, т.е. царскими. Эллины же зовут их скифами.

ГЛАВА 1

Теплая летняя ночь окропила сонную землю обильными росами. Светало. Клочья тумана выползали из болот, цепляясь за кроны могучих дубов, сваливались в глубокие овраги, обволакивая небольшие лесные озера, которые уже начали просыпаться, задышали теплым паром из своих темных загадочных глубин. Заворчал, пробуждаясь, и грозный Борисфен, ударил о берег волной, прогоняя остатки ночных сновидений. Взметнулась из его глубины рыбина, сверкнув серебром чешуи, за ней другая, третья – по речному плесу побежали дрожащие круги. Ухнул в глухой чащобе глазастый филин, забиваясь после удачной охоты в дупло старой липы; где-то в камышах закричала выпь. Шумно сопя и пофыркивая, среди густой травы неторопливо прокатился еж. На небольшую поляну, где виднелась узкая тропа, пробитая лесным зверьем к водопою, выскочил длинноухий заяц и, сторожко кося глазами по сторонам, принялся торопливо щипать листочки клевера.

Неожиданно в глубине леса затрещал сухостой, раздался мерный топот копыт, приглушенный толстым слоем прошлогодних листьев, и на поляне появился огромный олень. Заяц с перепугу подпрыгнул на месте и серой тенью растворился в ложбине, поросшей терновником. Олень недовольно фыркнул ему вслед и неподвижно застыл посреди поляны, внимательно прислушиваясь. Тугие клубки мышц под серовато-коричневой шерстью чуть подрагивали в напряженном ожидании, готовые взорваться молниеносным прыжком, ветвистые рога, отполированные лесной чащобой, высились короной на голове лесного великана, большие ноздри нервно трепетали, ловя лесные запахи: и сладковато-пряный трухлявого пня, и острую кислинку муравейника, и еле уловимый запах лесного кота, который ночью охотился в зарослях осинника.

Невесть откуда прилетевший ветерок пробежал по верхушкам деревьев и, заплутавшись в чащобе, затих, оставив после себя тревожный запах надвигающейся опасности. Олень резко мотнул головой, и в высоком прыжке бросил мускулистое тело в заросли. Но в этот миг загудела отпущенная тетива, стрела со свистом впилась ему под левую лопатку, и, с хрустом подминая кусты, олень грохнулся на землю. Затрещали ветви столетнего дуба, выросшего у края поляны, и на землю кубарем скатился охотник – широкоплечий круглолицый юноша, черноволосый и смуглый, одетый в стеганую безрукавку, отороченную лисьим мехом, и узкие шаровары из грубого полотна, заправленные в невысокие сапожки мягкой кожи. Отбросив в сторону лук, он вытащил из-за пояса нож, подбежал к оленю и полоснул его по шее. Кровь брызнула фонтаном на примятую траву, олень захрипел, забил ногами, разбрасывая вокруг себя комья дерна. Ловко увернувшись от острых копыт, юноша вцепился в шею зверя и жадно прильнул губами к кровоточащей ране…

Когда юный охотник закончил свежевать добычу, солнце уже успело окрасить горизонт в розовые тона. Юноша сложил мясо в снятую шкуру; крепко стянув концы, связал. Затем тщательно вытер руки пучком травы, потуже затянул широкий кожаный пояс, на котором висел акинак[2] в деревянных ножнах, украшенных золотыми полосками, подобрал брошенные в охотничьем азарте лук и горит[3]. И застыл, внимательно прислушиваясь. Тихо. Только неугомонные лягушки квакали на все лады в камышах да полусонные сверчки настраивали свои трещотки, отсыревшие за ночь.

Пронзительный свист всколыхнул утреннюю тишину. Стайка диких голубей с шумом выпорхнула из чащобы и закружила над перелеском. Юноша прислушался, затем свистнул еще раз.

В ответ раздались громкое ржанье и топот копыт, и на поляну выбежал вороной конь. Юный охотник ласково потрепал по шее своего любимца, поправил подпругу и нагрудные ремни, достал из небольшой холщовой сумки, притороченной к седлу, деревянный гребень и принялся старательно вычесывать колючие шарики репейника из коротко подстриженной гривы и хвоста. Покончив с этим, еще раз поправил сбрую, взвалил на круп коня оленью шкуру с мясом и привязал ее волосяным арканом. Легким прыжком вскочив в седло, он тронул поводья, и вороной зарысил по звериной тропе.

Солнечные лучи с трудом пробивали густой лиственный шатер, освещая таинственный полумрак пралеса. Огромные, в два-три обхвата, стволы терялись где-то в вышине, сплетаясь узловатыми ветвями в единое целое. Потрескивал под копытами сушняк, с тихим шелестом смыкались позади узорчатые листья папоротника, роняя на землю капли росы. Лес постепенно становился реже, высоченные дубы и могучие липы уступали место кленам и белокорым березам, все чаще на пути попадались кусты рябины.

Неожиданно, где-то впереди, тревожно застрекотали сороки, и шумное крикливое воронье закружило над верхушками деревьев. Конь вздыбился, остановленный на бегу, и тут же, укрощенный сильной рукой юноши, застыл на месте, грызя от нетерпения удила. Взяв лук на изготовку, охотник, слегка согнувшись, принялся тревожно вглядываться в просветы между деревьями. Какие-то еще неясные, непонятные звуки рождались там, впереди, за кромкой лесного разлива, где начиналась бескрайняя ковыльная степь. Они волнами накатывались на лесные заросли, заставляя зверье в страхе убегать подальше, в спасительную глубину леса.

Юноша соскочил с коня и, легонько похлопав его ладонью по холке, заставил лечь на землю. Затем двинулся быстрыми перебежками вперед, туда, откуда доносились звуки, взбудоражившие лесную тишину. Вскоре он был на опушке леса, где и затаился на пригорке, за кустом шиповника.