Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо
Тогда хранители библиотеки предприняли прямо-таки детективное расследование: они начали сравнивать все имевшиеся версии одного произведения, чтобы восстановить его изначальную форму. Они разыскивали окаменелости потерянных слов и значений под бессмыслицей наносных слоев. Благодаря этим усилиям развились разные исследовательские методы, выросло целое поколение ученых. Александрийские филологи готовили тщательно выверенные и исправленные версии наиболее важных, по их мнению, литературных текстов, которые брались за основу для последующих копий. В некоторых случаях их даже продавали. Издания, которые мы читаем и переводим сегодня, – потомки тех, выслеженных детективами из Александрии.
Мусейон, называемый иногда «клеткой муз», занимался не только восстановлением популярных текстов – его ученые непрерывно строчили интеллектуальные трактаты о литературе. Современники с почтением относились к огромному труду александрийцев, но любили и позубоскалить над ними, комическими мудрецами. Главной мишенью шуточек был грамматик Дидим, написавший невообразимое количество трудов – три или четыре тысячи. В I веке до нашей эры Дидим без устали работал в библиотеке, составляя комментарии и глоссарии, покуда мир вокруг раздирали римские гражданские войны. Дидим имел два прозвища: «Медные внутренности» (Халкентер) – потому что именно такие требуются, чтобы бесконечно строчить рассуждения о литературе, и «Забывающий книги» (Библиолат) – потому что однажды он назвал некую теорию абсурдной, а ему показали его собственное сочинение, в котором он эту самую теорию отстаивал. Сын Дидима Апион унаследовал отцовскую профессию и неутомимость. Говорят, император Тиберий называл его «Кимвалом мира». Александрийские филологи, увлеченные, дотошные, образованные, подчас чересчур въедливые, иногда заходившие в тупик, быстро проделали путь, который – со всеми его удачами и излишествами – потом повторили мы: в эпоху эллинизма библиография впервые в истории перевесила собственно литературу.
Гомер
Сумерки тайны
30
Александрийская библиотека скупала всё – от эпических поэм до поваренных книг. В этом океане словесности ученым приходилось выбирать, каким авторам и произведениям уделять больше внимания. Ни у кого не было сомнений относительно главной фигуры в греческой литературе, и ею-то они и занялись. Александрия стала гомеровской столицей.
Личность Гомера – тайна, покрытая мраком. Имя, лишенное биографии, или даже прозвище слепого поэта, «Гомер», можно перевести как «незрячий». Греки ничего о нем не знали и даже не могли прийти к единому мнению о времени его жизни. Геродот полагал, что Гомер жил в IX веке до нашей эры («за четыре столетия до меня, не раньше», – писал он), другие авторы считали его современником Троянской войны (XII век до нашей эры). Гомер представал смутным воспоминанием безо всякого образа, тенью голоса, певшего «Илиаду» и «Одиссею».
В те времена «Илиаду» и «Одиссею» знали все. Умевшие читать учились в школе как раз по гомеровским поэмам, а не умевшие слышали устные рассказы о приключениях Ахилла и Одиссея. В разношерстном эллинистическом мире, раскинувшемся от Анатолии до подступов к Индии, уже не происхождение и не генетика определяли, грек ты или не грек, – куда важнее было, любил ли ты Гомера. Культура македонских завоевателей определялась рядом отличительных черт, которые местному населению полагалось перенимать, если оно хотело лучшей жизни: язык, театр, гимнасий – где мужчины упражнялись обнаженными, к возмущению завоеванных народов, – игры атлетов, симпосий – красивое слово, означающее совместную выпивку, – и Гомер.
В обществе, никогда не имевшем священных книг, «Илиада» и «Одиссея» работали схожим образом с Библией. Очарованные или взбешенные Гомером, но при этом свободные от давления священнослужителей, греческие писатели, художники и философы в свое удовольствие изучали, оспаривали, высмеивали его произведения и вообще всячески расширяли гомеровские горизонты. Эсхилу приписывают скромное высказывание, мол, его трагедии – не более чем «крохи на великом пиру Гомера». Платон не одну страницу посвятил развенчанию предполагаемой мудрости поэта и изгнал его из идеального государства. Однажды в Александрийском порту высадился странствующий критик по имени Зоил, который, дабы зазвать людей на выступления, именовал себя «бичевателем Гомера», и царь Птолемей не преминул явиться, чтобы «обвинить его в отцеубийстве». Равнодушным эпопеи об Ахилле и Улиссе никого не оставляли. Папирусы, найденные при раскопках в Египте, подтверждают: «Илиада» была, вне сомнений, самой читаемой греческой книгой Античности. Отрывки из поэм обнаруживали даже в саркофагах греко-египетских мумий: люди желали захватить несколько гомеровских строк с собой в вечность.
Эти тексты не просто развлекали публику, они отражали мечты и мифы древних народов. Издревле, из рода в род, мы рассказываем друг другу об исторических событиях, оставивших след в памяти поколений, и нам всегда хочется превратить факты в легенды. В XXI веке сочинение героических повествований может показаться примитивным занятием, давно преодоленным этапом. Однако это не так: каждая цивилизация выбирает собственные «национальные эпизоды» и героев легендарного прошлого, которыми можно гордиться. Возможно, позже всех свою мифическую вселенную начали ковать Соединенные Штаты – с помощью вестернов. Любовь к этому жанру они сумели передать всему современному миру. Джон Форд размышлял о мифологизации истории в фильме «Человек, который застрелил Либерти Вэланса». В одном из эпизодов главный редактор газеты рвет в клочья правдивую статью-расследование своего репортера со словами: «Это Запад, сэр. А на Западе, когда факт становится легендой, мы выбираем легенду». Неважно, что эпические времена (геноцид индейцев, гражданская война, золотая лихорадка, произвол жестоких ковбоев, беззаконие в городах, верховенство оружия, оправдание рабства) были в действительности с гнильцой. Нечто похожее можно сказать – некоторые греки отваживались и говорили – про важнейшее событие истории Эллады, кровавую Троянскую войну. Но так же, как кино заставило нас влюбиться в пыльные неохватные просторы Дикого Запада, в территории фронтира, в мечты первопроходцев, в стремление завоевывать земли, Гомер заставил греков трепетать, слушая захватывающие истории о сражениях и возвращении домой с войны.
Подобно лучшим вестернам, Гомер – нечто большее, чем патриотический пафос. Да, в его поэмах мир аристократии изображается как безусловный, против этого мира никто не восстает, но там все же отражены противоречия эпохи. Мы узнаем в них близкие нам конфликты и ментальность, точнее, два типа ментальности, поскольку «Одиссея» гораздо современнее «Илиады».
«Илиада» повествует о герое, одержимом славой и честью. Ахилл волен выбирать между долгой, мирной и тусклой жизнью, если останется дома, и славной гибелью, если отправится воевать с Троей. И он решает воевать, хотя пророчества ясно гласят: назад ему вернуться не
