Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо
Это самая правдоподобная гипотеза устройства греческих библиотек: они состояли не из залов, а из полок. Там не было помещений для читателей – они работали рядом, в хорошо освещенном и защищенном от непогоды портике наподобие монастырского клуатра. Если наши догадки верны, читатели в александрийском Мусейоне выбирали книгу, а потом подыскивали себе место в экседре. Или уходили в свои покои, чтобы читать лежа. Или медленно прогуливались меж колонн под слепыми взглядами статуй. Словом, так или иначе бродили тропами вымысла, маршрутами памяти.
19
В наше время все наоборот. Зачастую шедеврами современной архитектуры являются как раз библиотеки, места, открытые экспериментированию и игре света. Вспомним знаменитое здание Берлинской государственной библиотеки, выстроенное по проекту Ганса Шаруна и Эдгара Висневски. Там Вим Вендерс снял один из эпизодов «Неба над Берлином». Камера движется через огромный читальный зал с прозрачной кровлей, взбирается по лестнице и попадает в удивительное вертикальное пространство, где перекрывающие друг друга коридоры парят в воздухе, как ложи в театре. В дневном свете люди снуют между параллельными рядами полок, несут, прижимая к животу, стопки книг. Другие сидят в сосредоточенных позах (опираясь на руку подбородком или щекой, крутя ручку между пальцев).
Никто не замечает, как в библиотеку входят несколько ангелов, одетых по незабываемой моде восьмидесятых: широкие темные пальто, свитера с высоким горлом. У Бруно Ганца волосы собраны в хвостик. Ангелы свободно подходят к не видящим их людям, садятся рядом, кладут руки им на плечи. С любопытством заглядывают в раскрытые книги. Касаются карандаша в пенале у студентки, прикидывают, каким тайным образом из такого маленького предмета может исходить столько слов. Смотрят на читающих мальчишек, непонимающе водят в подражание им пальцами по строчкам. Удивленно всматриваются в сосредоточенные лица, устремленные в книгу глаза. Они хотят понять, что́ чувствуют в этот момент люди и почему книги так приковывают их внимание.
Ангелы наделены даром слышать людские мысли. В зале все молчат, но, проходя мимо читателей, ангелы улавливают непрерывный шепоток. Это чтение про себя. Общение с самим собой, звучное одиночество, которое ангелы находят изумительным и чудесным, едва ли не сверхъестественным. В головах у людей читаемые фразы звучат как бы пением a cappella, почти молитвой.
Вероятно, как и в этой кинематографической сцене, Александрийская библиотека полнилась негромким гулом, шептанием. В Древности, когда глаза распознавали текст, язык произносил их, тело следовало за ритмом, нога отбивала такт, как метроном. Письмо было слышно. Немногие представляли себе, что можно читать как-то иначе.
Поговорим о тебе, читающий эти строки. Прямо сейчас в руках у тебя открытая книга, и ты предаешься таинственному и будоражащему занятию, хотя привычка не дает тебе разглядеть его поразительную суть. Вдумайся. Ты молчишь и пробегаешь глазами ряды букв, которые имеют для тебя смысл и сообщают идеи, не зависящие от окружающего тебя мира. Ты, так сказать, ушел во внутреннюю комнату, где с тобой разговаривают отсутствующие люди, то есть одному тебе видные привидения (в данном случае мое призрачное «я»), и где время течет сообразно твоему интересу или скуке. Ты создал параллельную реальность, похожую на иллюзию кино, реальность, зависящую только от тебя. Ты в любой момент можешь оторваться от этого абзаца и снова участвовать в круговерти внешнего мира. Но пока что ты вне ее. Ты там, где выбрал быть. Во всем этом есть магия.
Не думай, что так было всегда. С начала письменности до Средних веков люди чаще всего читали вслух, все равно – себе или другим, а писатели, чтобы оценить музыкальность, произносили предложения, прежде чем переносить их на бумагу. Книги были подобны не песне, которую мурлычешь в уме, как сейчас, а рвущейся с губ явственной мелодии. Читатель был исполнителем, предоставлял свои голосовые связки. Письменный текст понимался как партитура, только и всего, поэтому слова писались без пробелов и знаков препинания: чтобы понять, надо было произнести. Читали, как правило, в присутствии других людей. Нередко устраивались публичные чтения, и понравившиеся истории передавались потом из уст в уста. Не следует думать, что в портиках древних библиотек царила тишина; нет, там звучали голоса и шорох страниц. За редкими исключениями читатели в Древнем мире были лишены свободы, которой располагаешь ты: оставаться наедине с описанными в книге идеями или выдумками, в любую минуту прерываться, чтобы поразмыслить или помечтать, выбирать или скрывать выбранное, бросать на время или насовсем, создавать собственные вселенные. Эта твоя индивидуальная свобода есть завоевание независимой мысли – недоступное мысли, находящейся под надзором. И шли к ней долго и медленно.
Возможно, по этой причине первые люди, читавшие, как ты, – про себя, в немом диалоге с писателем, – привлекали колоссальное внимание. В IV веке блаженный Августин так изумился при виде читающего про себя епископа Амвросия Медиоланского, что упомянул об этом в «Исповеди». Он впервые столкнулся с таким способом чтения. Разумеется, способ показался ему странным. При чтении, рассказывает Августин, взгляд епископа скользит по странице, а ум постигает написанное, но уста молчат. Августин понимает, что читающий – далеко от него, хоть и находится рядом; что он бежал в выбранный им более свободный и легкий мир, он в пути, даром что неподвижен, и никому не открывает, где его искать. Это зрелище смущало и завораживало Августина.
Ты – особый вид читателя, ты потомок новаторов. Этот свободный и тайный диалог между мной и тобой – поразительное изобретение.
20
Ко времени кончины Птолемей разрешил все возможные сомнения своих наследников относительно места в жизни на десять поколений вперед. Основанная им династия правила триста лет, пока Египет не вошел в состав Римской империи. Все цари в роду – общим числом четырнадцать – носили имя Птолемей, и античные авторы не слишком пеклись о том, чтобы их различать (или вправду сбивались со счета). Складывается впечатление, что в Александрии три века кряду правил этакий бессмертный вампир, покуда эллинистический мир вокруг, впадая то в гедонизм, то в ностальгию, то в осуждение, метался и рассыпался.
Золотой век Библиотеки и Мусейона приходится на правление четырех первых Птолемеев. В перерывах между сражениями и дворцовыми интригами все они любили бывать в довольно странном обществе своей личной коллекции мудрецов. Увлечения у них были разные: Птолемей I желал поведать миру историю великих свершений, в которых ему довелось участвовать, и написал хронику Александровых завоеваний; Птолемей II интересовался зоологией; Птолемей III – литературой, а Птолемей IV в свободное время баловался драматургией. Потом энтузиазма поубавилось, и блистательная Александрия пошла мелкими трещинами.
