Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо
Перемены давались тяжело. Многие греки, веками жившие в маленьких городах, где управление осуществляли местные граждане, вдруг оказались подданными огромных царств. Им казалось, будто их вырвали с корнем, переместили, будто они затеряны в необъятной вселенной и зависят от далеких сил, к которым не подступишься. Восторжествовал индивидуализм, обострилось чувство одиночества.
Эллинистическая цивилизация – тревожная, легкомысленная, театральная, смятенная, сбитая с толку стремительными изменениями – порождала противоречивые устремления. Словно по Диккенсу, «это было лучшее из всех времен, это было худшее из всех времен». Процветали разом скептицизм и суеверия, любопытство и предрассудки, терпимость и нетерпимость. Некоторые люди начинали считать себя гражданами мира, другие впадали в крайний национализм. Идеи перекликались, преодолевали границы, с легкостью смешивались. Царил эклектизм. Стоическая мысль, которой отмечены вся эпоха эллинизма и времена Римской империи, учила избегать страдания через спокойствие, отсутствие желаний и укрепление духа. Буддисты с востока могли бы подписаться под такой программой самопомощи.
Несостоятельность идеалов прошлого породила у греков острую ностальгию по иным временам, но также и новую забаву: пародирование старинных героических сказаний. Александр завоевал мир, не выпуская из рук «Илиады», а вскоре неизвестный поэт высмеял его подвиги в комической эпопее «Батрахомиомахия», рассказывавшей о битве армий Щекодува, царя лягушек, и Крохобора, царевича мышей. Вера в богов и мифы истончалась, уступая место непочтительности, растерянности и тоске. Через несколько десятилетий увлеченный прошлым александрийский библиотекарь Аполлоний Родосский воздал почести древнему эпосу в поэме о приключениях Ясона и аргонавтов. Современные синефилы обнаружат подобный тон в закатном вестерне Клинта Иствуда «Непрощенный», а иконоборческий ироничный смех – у Тарантино, во взрывающем жанр «Джанго освобожденном». Ехидство и меланхолия образовывали сплав, очень близкий нашей эпохе.
16
Птолемей добился своего. Покуда Рим не затмил ее, Александрия оставалась главным центром цивилизации в мире. А также экономической столицей. Новый маяк, одно из чудес света, выполнял ту же символическую функцию, что башни-близнецы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке.
К югу от Александрии линию горизонта ломали гигантские темные зернохранилища. Там ждали своего часа богатые урожаи, собранные с питаемой Нилом намывной равнины. Тысячи мешков отправлялись к пристаням по системе каналов. Забитые до отказа египетские корабли отплывали к крупнейшим портовым городам того времени, где их груз встречали ликованием: призрак голода отступал. Большие города Древности переросли возможности близлежащих сельскохозяйственных зон. Александрия поставляла хлеб – то есть стабильность и необходимое условие власти. Если египтяне поднимали цены или сокращали поставки, целая страна могла разом погрузиться в пучину насилия и мятежей.
Александрия молода и могуча, однако зиждется на ностальгии. Царь печалится о былом, которого сам не застал, но любит всем сердцем, – о золотом веке Афин, о кипучих днях Перикла, философах, великих историках, театре, софистах, речах, необычайном скоплении необычайных личностей в гордой маленькой столице, объявившей себя «школой Греции». Веками македонцы в своем почти варварском северном краю слышали рассказы о великолепии Афин и трепетали. Они пригласили престарелого Еврипида провести в Македонии последние годы, а еще им удалось привлечь ко двору Аристотеля. Они возлагали большие надежды на этих знаменитостей. Старались подражать афинской утонченности, желали чувствовать себя образованными и избавиться от унизительного клейма недогреков. Македонцы восторженно наблюдали миф со стороны, и в их глазах он обретал новое величие.
Мне вспоминается сад Финци-Контини из романа Джорджо Бассани. Я много раз его перечитывала; думаю, это одна из моих любимых книг. Описанный там особняк богатых евреев в Ферраре с садом и теннисным кортом, окруженный высокими стенами, – место, куда ты стремишься, но, когда тебя приглашают, чувствуешь себя там неуклюжим самозванцем. Ты чужой в этом мире, как бы сильно ты ни любил его. Тебя впустят на одно волшебное лето, ты будешь играть долгие матчи в теннис, исследовать сад, попадешь в сети желания, но двери вновь закроются. И это пространство навсегда будет связано с печалью. Почти все мы в ту или иную минуту жизни заглядывали с улицы в сад Финци-Контини. Для Птолемея таким садом были Афины. Кровоточащее воспоминание о недосягаемом городе заставило его основать в Александрии Мусейон.
У греков слово «мусейон», или «музей», означало место, посвященное музам, дочерям Мнемосины-Памяти, богиням вдохновения. Платоновская Академия и позже аристотелевский Ликей находились в рощах, представляших своего рода храмы муз, поскольку умственные упражнения и образование могли метафорически рассматриваться как отправление культа девяти богинь. Мусейон Птолемея шагнул дальше: это был один из самых амбициозных проектов эллинизма, предтеча наших исследовательских центров, университетов и творческих лабораторий. В Мусейон приглашали лучших писателей, поэтов, ученых и философов. Избранные получали пожизненную должность, избавлявшую от всех денежных трудностей, с тем, чтобы силы их уходили исключительно на размышления и творчество. Птолемей назначал им жалованье, предоставлял бесплатное жилище и место в роскошной общей трапезной. Они также освобождались от уплаты налогов – едва ли не самый дорогой подарок, учитывая прожорливость царской казны.
За несколько столетий Мусейон, как и мечтал Птолемей, собрал ослепительную плеяду имен. Там работали: математик Евклид, сформулировавший геометрические теоремы; Стратон, лучший физик своего времени; астроном Аристарх; Эратосфен, высчитавший радиус Земли с удивительной точностью; Герофил, основоположник анатомии; Архимед, открывший законы гидростатики; Дионисий Фракийский, автор первого грамматического трактата; поэты Каллимах и Аполлоний Родосский. В Александрии зародились важнейшие теории, например гелиоцентрическая модель Солнечной системы, которая позже, в XVI веке, привела к коперниканской революции и суду над Галилеем. Был снят запрет на препарирование трупов – и даже, по утверждениям некоторых, живых заключенных в александрийских темницах, – благодаря чему медицинская наука шагнула далеко вперед. Развивались новые области знания, такие как тригонометрия, грамматика и консервация рукописей. Зародился филологический анализ текста. Были сделаны великие изобретения, вроде бесконечного винта, по сей день используемого для вычерпывания жидкостей. И за семнадцать веков до Ватта, введшего понятие лошадиной силы, Герон Александрийский описал паровую турбину, с помощью которой, правда, перемещал только механических кукол. Считается, что его труды по автоматическим устройствам предвосхитили робототехнику.
Библиотека занимала особое место в этом ученом городке. Не так уж часто в мировой истории сознательно и преднамеренно совершались подобные усилия ради того, чтобы собрать в одном месте лучшие умы эпохи. И никогда прежде величайшие мыслители не имели доступа к такому числу книг, ко всему накопленному цивилизацией знанию, подсказкам из прошлого, помогавшим учиться мыслить.
Мусейон и Библиотека входили в дворцовый комплекс, находились внутри крепостных стен. Жизнь первых профессиональных исследователей протекала в уединении укрепленного
