Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо
Деметрий перенес в Египет аристотелевскую модель мышления, венчавшую в ту пору западную науку. Говорили, что Аристотель научил александрийцев устройству библиотеки. Это нельзя понимать буквально, ведь он никогда не бывал в Египте. Зато оказал влияние косвенно, через своего удачливого ученика, бежавшего в юный город от превратностей афинской политики. Однако, несмотря на добрые намерения, Деметрий не смог противиться соблазну и пустился в интриги при дворе Птолемея. Участвовал в заговорах, впал в немилость, был арестован. И все же его пребывание в Александрии оставило ощутимый след. Благодаря ему в Библиотеке поселился благожелательный призрак, дух Аристотеля, страстного любителя книг.
14
Деметрий должен был регулярно посылать Птолемею отчет о том, как продвигается работа. Начинал он так: «Великому царю от Деметрия. Повинуясь царскому приказу добавить к собранию Библиотеки недостающие книги и сделать ее полной, а равно и восстановить должным образом книги, которых не пощадила изменчивая фортуна, я взялся за дело со всем тщанием и теперь отчитываюсь».
Дело не отличалось простотой. Греческих текстов было почти не раздобыть, не преодолевая огромных расстояний. В храмах, дворцах и богатых домах свитки имелись в изобилии, но на египетском, а Птолемей не снизошел бы до изучения языка своих подданных. Одна только Клеопатра, последняя в роду, обладавшая, по свидетельствам, поразительными способностями к языкам, умела говорить и читать по-египетски.
Деметрий выбрал людей, вооружил, снабдил деньгами – и отправил в Анатолию, на острова Эгейского моря и в Грецию, в погоню за греческими текстами. В то же время, как я упоминала, таможенников обязали обыскивать все прибывавшие суда и изымать все найденные на борту книги. Вновь купленные или конфискованные произведения отправлялись в хранилища, где подручные Деметрия описывали их и составляли каталог. Те книги представляли собой папирусные цилиндры без всяких обложек и корешков – не говоря уже о суперобложках, в том числе изготовленных к случаю, призванных дать нам понять, какой знаменитый потрясающий шедевр скрывается под ними. Тогда догадаться о содержании книги с первого взгляда было трудно, а если у кого-то имелась дюжина книг и он желал частенько в них заглядывать, начинался настоящий кавардак. Для библиотеки это и подавно не годилось, и решение нашли – но не идеальное. Заполняя полки, у краешка каждого свитка помещали табличку – так и норовившую упасть – с указанием автора, названия и происхождения текста.
Рассказывают, во время очередного царского визита в библиотеку Деметрий предложил пополнить коллекцию книгами иудейского закона, тщательно выверенными. «Что же тебе мешает?» – удивился царь. Он давно дал библиотекарю карт-бланш. «Нужен перевод. Они написаны по-еврейски».
Мало кто понимал тогда по-еврейски даже в Иерусалиме, где большинство населения говорило на арамейском, – на этом же языке несколько веков спустя проповедовал Иисус. Александрийские евреи – могущественная община, занимавшая целый квартал города, – начали потихоньку переводить свои священные книги на греческий, но дело двигалось медленно и урывками, поскольку наиболее ортодоксальные сопротивлялись новшествам. В синагогах шли ожесточенные споры, как позже у католиков в связи с прекращением месс на латыни. Следовательно, если главный библиотекарь намеревался заиметь полную и точную версию Торы, ее требовалось заказать.
Предание гласит, что Деметрий написал письмо первосвященнику Елеазару в Иерусалим. От имени Птолемея он попросил прислать в Александрию лучших знатоков Закона, способных перевести его. Елеазар с радостью ответил на письмо и принял прилагавшиеся к письму дары. Через месяц, проделав долгий путь по обжигающим синайским пескам, в Египет прибыли семьдесят два иудейских мудреца, по шести от каждого колена, лучшие из лучших среди раввинов. Их поселили у самого моря, в доме на острове Фарос, «погруженном в глубокий покой». Деметрий с помощниками часто навещал их и проверял, как двигается работа. Считается, что в спокойствии и уединении они закончили перевод Пятикнижия за семьдесят два дня, а потом вернулись в Иерусалим. В память об этой истории греческий перевод Библии называется «Библией семидесяти толковников».
Тот, кто поведал нам об этих событиях, некий Аристей, утверждает, что видел все своими глазами. Сегодня мы знаем, что текст Аристея – фальсификация, но сквозь хитросплетенные выдумки в нем проглядывают исторические факты. Мир менялся, и Александрия не отставала от него. Греческий язык превращался в новый лингва франка, язык-посредник. То был, разумеется, не греческий Еврипида или Платона, а доступная разновидность, называемая койне, нечто наподобие корявого английского, на котором мы изъясняемся в отелях и аэропортах, когда едем в отпуск. Македонские цари решили насадить греческий по всей империи как символ политической силы и культурного превосходства, не оставляя ближнему выбора: хочешь чего-то добиться – учи язык. И все же универсальное мышление Александра и Аристотеля нашло некоторый отклик в их неподатливых шовинистических умах. Новых подданных, соображали они, для лучшего управления тоже нужно понимать. В этом свете легко объяснимы экономические и интеллектуальные усилия по переводу иноязычных книг, особенно религиозных текстов, каковые суть карты душ человеческих. Александрийская библиотека появилась не только чтобы дать приют прошлому и его наследию. Она подгоняла создание общества, которое мы можем считать – как и наше – глобализованным.
15
Эту первоначальную глобализацию принято называть «эллинизмом». Общие обычаи, верования и образ жизни укоренились на завоеванных Александром территориях – от Анатолии до Пенджаба. Греческой архитектуре подражали в далекой Ливии и даже на острове Ява. На греческом языке африканцы могли общаться с азиатами. Плутарх утверждает, что в Вавилоне читали Гомера, а дети в Персии, Сузах и Гедросии – ныне эта территория разделена между Пакистаном, Афганистаном и Ираном – изучали на уроках трагедии Софокла и Еврипида. Благодаря торговле, образованию и смешению народов огромная часть мира оказалась подвержена культурной ассимиляции. От Европы до Индии то тут, то там попадались узнаваемые города: пересекающиеся под прямым углом широкие улицы – по гипподамовой системе, агоры (площади для торговли и народных собраний), театры, гимнасии, надписи на греческом, храмы с разукрашенными фронтонами. Это были отличительные знаки тогдашнего империализма, какими сегодня являются кока-кола, Макдоналдс, неоновая реклама, торговые центры, голливудское кино и продукты Apple, причесывающие мир под одну гребенку.
Как и в наши дни, недовольных хватало. Среди завоеванных народов многие сопротивлялись колонизации. Но и между греками встречались брюзги, вспоминавшие времена аристократической независимости и неспособные вжиться в новое космополитичное общество. О святая чистота былого! Внезапно повсюду стало полно вшивых иноземцев. Мир расширял горизонты, люди перебирались с места на место, свободные работники не могли конкурировать с восточными рабами. Рос cтрaх перед другим, иным. Грамматик по имени Апион возмущался, что евреи занимают лучший
