Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо
По дорогам глобальной империи, из конца в конец знаемого мира сновали трактаты и художественные тексты. Они оседали в невиданной раньше сети публичных и частных библиотек. Их копировали и продавали в таких далеких друг от друга городах, как Бриндизи, Карфаген, Лион и Реймс. Они искушали людей разного происхождения, которые научились читать в римских школах после долгих веков неграмотности. Как и столичная знать, богатые провинциалы покупали рабов, умевших переписывать тексты. Опись имущества зажиточного римского гражданина, владевшего поместьем в Египте, включает, в числе пятидесяти девяти рабов, пять нотариусов, двух переписчиков, одного писца и одного реставратора книг. Многочисленные переписчики на службе у частных лиц и торговцев ежедневно проводили долгие часы за столами, обложившись чернильницами, линейками и палочками из твердого тростника, чтобы удовлетворить спрос на письменную продукцию. Никогда прежде не существовало подобного сообщества читателей, разбросанных по нескольким континентам и сплоченных общими книгами. Да, это были не миллионы, не сотни тысяч – в лучшие времена, возможно, десятки тысяч. Но в контексте эпохи это все равно потрясающие цифры.
Как пишет Стивен Гринблатт, в Древнем мире был довольно долгий период, когда могло показаться, будто главная проблема в сфере культуры – нескончаемое производство книг. Куда их девать? Как уместить всё на полках? Как удержать столько знаний в голове? Утрата всего этого богатства была бы попросту немыслимой для любого, кто жил в ту эпоху. А потом – не внезапно, а с течением времени, книжному буму пришел конец. То, что казалось прочным, оказалось хрупким, считалось вечным – оказалось скоротечным.
46
Земля задрожала под ногами. Наступили века анархии, раздробленности, нашествий варваров, религиозных потрясений. Вероятно, переписчики первыми заметили наступление конца: они получали всё меньше заказов. Копирование почти полностью прекратилось. Библиотеки пришли в упадок: их либо грабили во время войн и набегов, либо просто забрасывали. Десятилетиями их безжалостно разоряли то варвары, то фанатики-христиане. В конце IV века историк Аммиан Марцеллин жаловался, что римляне больше не читают серьезных книг. В морализаторском тоне, характерном для его социального класса, он возмущался, что современники забавляются глупейшими пошлостями, в то время как империя неотвратимо рушится, а культурная связь рвется: «Даже немногие дома, прежде славные своим серьезным вниманием к наукам, погружены в забавы позорной праздности и в них раздаются песни и громкий звон струн. Вместо философа приглашают певца, а вместо ритора – мастера потешных дел. Библиотеки заперты навечно, как гробницы, и сооружаются гидравлические органы, огромные лиры величиной с телегу, флейты и всякие громоздкие орудия актерского снаряжения». Кроме того, с горечью сообщает он, многие возницы с головокружительной скоростью гоняют на колесницах по переполненным улицам. В воздухе витало предчувствие катастрофы.
В V веке классическая культура пережила страшные удары. Варварские набеги мало-помалу разрушали систему школьного образования в западных провинциях. Города чахли. Образованных людей оставались единицы – да, читатели всегда составляли меньшинство населения, но довольно значительное, в некоторых местах прямо-таки решающее. Теперь же их вновь было так мало, что они, выживавшие каждый на своем клочке империи, утратили связь друг с другом.
Долгая медленная агония завершилась в 476 году. Западная Римская империя, после того как император Ромул Августул без лишнего шума отрекся от престола, пала. Германские племена, сменявшие друг друга у руля провинций, к чтению тяги не испытывали. Вряд ли варвары, врывавшиеся в общественные здания и частные дома, питали особую ненависть к учености, но и ни малейшего смысла в сохранении бесценных книг, сокровищниц знания и творчества, не видели. У римлян, изгнанных из своих особняков, проданных в рабство или сосланных на какие-нибудь затерянные хутора, имелись нужды поважнее и скорби поглубже тоски по утраченным библиотекам. Тревоги и заботы – неопределенность, болезни, плохие урожаи, жестокость мытарей, выжимающих из налогоплательщиков все до последнего, саранча, рост цен на продукты, cтрaх остаться не на той стороне жизни – заслонили от людей того времени книгу.
Начался долгий, в несколько веков, период, когда судьба многих идей, определяющих нас сегодня, висела на волоске. Пылающие факелы в руках у солдат и медленный упорный труд насекомых вновь поставили александрийскую мечту под угрозу. До самого изобретения книгопечатания опыт знаний, накопленный тысячелетиями, оставался в руках горстки людей, совершающих героическую и почти безнадежную попытку спасения. Если всё не кануло в Лету, если идеи, научные достижения, фантазии, законы и бунтарские мысли греков и римлян выжили, то только благодаря безыскусному совершенству, которого за века поисков и экспериментов достигли книги. Благодаря книгам, выстоявшим в темные времена, европейская история, как писала философ Мария Самбрано, – путь, всегда открытый новым возрождениям и просвещениям.
47
С медленным распадом Римской империи начались опасные для книг дни. В 529 году император Юстиниан запретил тем, кто «пребывал в дурмане идолопоклонства», заниматься просветительской деятельностью, «дабы они более не могли смущать души учеников». Его указ положил конец афинской Академии, уходившей корнями в прошлое тысячелетие, к самому Платону. Власть стремилась уберечь заблудшие души от опасностей языческой литературы. Уже с начала IV века ревностные чиновники врывались в термы и частные дома, изымали «еретические и колдовские» книги и публично сжигали. Вполне вероятно, что под горячую руку попадалась и классика.
Я представляю, как один из этих запрещенных философов прогуливается по тому, что осталось от Афин. Черные мысли снедают его – и неудивительно. Языческие храмы закрыты, прозябают в запустении, великолепные статуи разбиты или сняты с пьедесталов. Театры умолкли, библиотеки под замками являют собой царства пыли и червей. В столице просвещения последние ученики Сократа и Платона не могут больше преподавать философию. Не могут зарабатывать на жизнь. Если они не крестятся, то должны отправиться в изгнание. Варвары, которые наводнили и разграбили идущую ко дну империю, жгут шедевры древней культуры – яростно или, что хуже, равнодушно. Какая участь уготована неприкаянным идеям, обреченным на сожжение книгам?
Это конец.
И тут, как во сне, философа захватывает водоворот странных видений. В Европе, где заправляют неграмотные воинственные мужланы и всё, казалось бы, готово пойти прахом, истории, идеи и мифы Рима, как ни странно, находят приют – в монастырях. Каждое аббатство со своей школой, библиотекой и скрипторием являет собой отблеск александрийского Мусейона. Некоторые монахи – и монахини – становятся неутомимыми читателями, хранителями, изготовителями книг. Учатся трудоемкому мастерству выделки пергамента. Буква за буквой, слово за словом переписывают лучшие
