Семен Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 1. Лирические произведения

Качества, здесь названные, определяют звучание и лирических циклов, написанных Семеном Кирсановым главным образом в конце 60-х — начале 70-х годов. Несходство жизненных мотивировок, привлекаемых поэтом, разительно. В цикле «На былинных холмах» (1968–1970) все определяется ходом наблюдений, ведущихся в астрономической обсерватории. В «Больничной тетради» (1964–1972) как бы ведутся записи, складывающиеся в «историю болезни». А в «Признаниях» (1970–1972) автор высказывает свои суждения и взгляды самым разным ладом и по самым разным поводам: он старается определить природу бесстрашия и воображения, преемственности поколений и любовной страсти, образного творчества и прямодушия…

Недюжинный размах! И во всей этой смене тем, коллизий, догадок, умозаключений — есть своя, пускай и не сразу улавливаемая последовательность: пожалуй, с наибольшей явственностью она выступает в призывных словах, обращенных поэтом не только к окружающим, но и к себе самому:

О, товарищи, люди, друзья,поскорей свои очи протрите,отворите, разденьте глазаи без стекол на мир посмотрите!

Так, «без стекол» — зорко и пристально, увлеченно и взыскательно — стремился глядеть на жизнь Кирсанов, передавая ее немеркнущее очарование и постигая ее глубинные противоречия, стараясь найти при этом новые и новые срезы, подходы, повороты, планы поэтического изображения.

Порою дивишься тому, как запросто беседует поэт «с поднадзорным мирозданьем», стоя у телескопа, с каким удальством ведет речь о своей болезни, как серьезно говорит о чудесах, что вершатся в волшебной комнате! Но потом понимаешь, что за этим стоит — в чем суть этих видимых несоответствий. Близость к вселенной имеет своей основой заботу о счастье нашей планеты. Силы для борьбы с недугом появляются потому, что «алчет душа труда», и слабая еще рука тянется к перу, к работе. А колдовство и волхвование, таящиеся в художественных образах, действительно требуют самого серьезного отношения со стороны тех, кто за них берется.

В этом нас убеждает и не так давно опубликованная драматическая поэма «Дельфиниада» (1971). Герои этого произведения — обитатели морей, нынче привлекшие внимание всего человечества. Кирсановым уже и раньше, в стихотворении «Шестая заповедь», дельфин был назван в числе существ, что «не должны подлежать убийству — пусть живут, пусть летят, плывут». Но поэт не удовлетворился столь беглым упоминанием, — оно не исчерпывало возможности, таящиеся в этой теме. Он написал «Дельфиниаду»… Поэма открывается встречей одинокого гребца с группой — не хочется сказать «стаей» — дельфинов, дружелюбной беседой, ненароком перерастающей в своеобразную поэтическую монографию, которую можно было бы назвать «дельфины в искусстве». В эту веками составляемую летопись, начатую еще во времена античности, Кирсанов вписывает свою главу — особенную, своеобычную… Со свойственной ему отвагой он при помощи электронного переводчика устанавливает, что «у них своя книга Бытия, свое сказание о потопе». Тут читатель знакомится и с языком дельфинов, и с их обычаями, и с их историей, подвигами, трудами. И еще с предательскими, обманными действиями людей, что, использовав доверчивость, трудолюбие наивных собратьев, намеревались их погубить… Перед нами повествование, блещущее безудержностью вымысла и одновременно имеющее значительную, точно определенную цель. Она выступает в строфе, которую можно считать сердцевиною поэмы:

Когда поймешь ты наконец,врубаясь в мертвые породы,о, человек, венец природы,что без природы твой венец?

Понимание, о котором говорит поэт, становится, в порядок нынешнего дня. Им проникнуты правительственные постановления и произведения искусства. Слово Кирсанова произнесено с настоящей страстностью — гражданской, человеческой, поэтической. Отсюда его весомость, убедительность, неподдельная современность.

Как-то Семен Кирсанов сказал о том, чем дорожил, чего добивался с первых шагов на литературном поприще, сказал уверенно, твердо:

Да, я знаю — новаторствоне каскад новостей, —без претензий на авторство,без тщеславных страстей…

Поэту открылось существо образной новизны. Она сказалась в его циклах и поэмах последних лет, она, наверное, сказалась бы и в тех, которые он предполагал написать… Но тяжелая болезнь оборвала его жизнь в декабре 1972 года.

Поэты истинные были, есть и будут неутомимыми, сосредоточенными искателями нового в стихе и в жизни. Тому свидетельство и добытое, сделанное Семеном Кирсановым на путях постижения времени, человека, слова.

И. Гринберг

ЛИРИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ 1923—1972

Лирика

Человек стоял и плакал,комкая конверт.В сто ступенек эскалаторвез его наверх.К подымавшимся колоннам,к залу, где светло,люди разные наклонноплыли из метро.Видел я: земля уходитиз-под его ног.Рядом плыл на белом сводемраморный венок.Он уже не в силах видетьдвижущийся зал.Со слезами, чтоб не выдать,борются глаза.Подойти? Спросить: «Что с вами?» —просто ни к чему.Неподвижными словамине помочь ему.Может, именно ему-толирика нужна.Скорой помощью, в минуту,подоспеть должна.Пусть она беду чужую,тяжесть всех забот,муку самую большуюна себя возьмет.И поправит, и поставитногу на порог,и подняться в жизнь заставитлестничками строк.

НАЧАЛО (1923–1937)

«Скоро в снег побегут струйки»

Скоро в снег побегут струйки,скоро будут поля в хлебе.Не хочу я синицу в руки,а хочу журавля в небе.

Погудка о погодке

Теплотой меня пои,поле юга — родина.Губы нежные твои —красная смородина!

Погляжу в твои глаза —голубой крыжовник!В них лазурь и бирюза,ясно, хорошо в них!

Скоро, скоро, как ни жаль,летняя долина,вновь ударится в печальдождик-мандолина.

Листья леса сгложет медь,станут звезды тонкими,щеки станут розоветь —яблоки антоновки.

А когда за синью утрлес качнется в золоте,дуб покажет веткой: тутклад рассыпан — желуди.

Лягут белые поляснегом на все стороны,налетят на куполасарацины — вороны…

Станешь, милая, седеть,цвет волос изменится.Затоскует по водеводяная мельница.

И начнут метели вытьснежные — повсюду!Только я тебя любитьи седою буду!

Осень

Les sanglots longs…

Лес окрылен,веером — клен.Дело в том,что носится стонв лесу густомзолотом…

Это — сентябрь,вихри взвинтя,бросился в дебрь,то злобен, то добрлиственных домросенний тембр.

Ливня гульбатопит бульвар,льет с крыш…Ночная скамья,и с зонтиком я —летучая мышь.Жду не дождусь…Чей на дождюслед?..Много скамей,но милой моейнет!..

Сентябрьское

Моросит на Маросейке,на Никольской колется…Осень, осень-хмаросейка,дождь ползет околицей.

Ходят конки до Таганкито смычком, то скрипкою…У Горшанова цыганкив бубны бьют и вскрикивают!..Вот и вечер. Сколько слякотиваши туфли отпили!Заболейте, милый, слягте —до ближайшей оттепели!

Любовь лингвиста