Давид Самойлов - Избранное

Ночная прогулка

Ветер звал. Тропа вела.Желтый мед луна пила.

Ночь была большой и сильной,Как табун степных коней.Лишь потом полоской синейПрочертилось утро в ней.Посерели небеса.И заплакала роса.

В небесах уже мельчалиКучи звездного зерна.И, как сахар в желтом чае,Быстро таяла луна.

Ветер звал. Тропа вела.Солнце грызло удила.

«Слышно все. В соседней улице…»

Слышно все. В соседней улицеПросквозила легковая.Ветер с яблоней целуетсяДо зари, не уставая.

Фортка хлопнула. Калитка пискнула.«Скорая» проквакала сиреной.Слышно: с расстояния неблизкого —Крякнул дуб под тяжестью вселенной.

Слышно: яблоко, достигнув спелости,С ветки уронилось с мягким стуком.Каждый звук здесь остается в целости,Не соединяясь с прочим звуком.

Даже слово медлит на губах,Чтоб не затеряться в разговоре.Главное, что в пятистах шагахМолча страсти сдерживает море.

«А иногда в туманном освещенье…»

А иногда в туманном освещеньеЕвангельский сюжет изображает клен —Сиянье, золотое облаченьеИ поворот лица, и головы наклон.

И, замерев, ты чувствуешь усладуИ с умиленьем ждешь своей судьбы.И ждешь, чтоб месяц засветил лампаду,Чтоб вознести молитвы и мольбы.

«Овсяновки, малиновки, щеглы…»

Овсяновки, малиновки, щеглы,Клесты, кукушки, иволги, синицы.На рассвете так они щедры,Что нельзя не присоединиться.

Хочется защелкать, засвистать,Повторить мотив певучей птахи.Или с палочкой за пультом встать,Как бывало некогда при Бахе.

Но, пожалуй, из таких затейТолько гений извлечет немало.Без шестнадцатых и четвертейОн услышит главный тон хорала.

Это могут Моцарт или Бах —Всею стаей в нотный стан нагрянуть,Рассадить на всех линейках птах,Встать за пульт, взмахнуть смычком —И грянуть.

Гений прост, когда часов с пятиПтицы скопом распевают в чаще.Вслушаться, понять, что это — счастьеИ свободно воспроизвести.

Колорит

Рябины легкое вино.И синий звук. И желтый отзвук.И все во всем отражено.И все объединяет воздух.

И словно бы несовместимыСиена и ультрамарин.Но где-то в глубине картиныЦвет слабой синькой растворим.

Не для того изобразилаПрирода образец холста,Чтоб ляпал на него мазилаНесовместимые цвета.

Она зовет не к подражанью,Создав воздушную среду,А к озаренному дерзаньюИ кропотливому труду.

И тут уж осень золотаяЛегонько постучит в окно,Колебля воздух и глотаяРябины легкое вино.

Осень

Д. Х.

В уходе есть свое величье.Когда, не подсчитав потерь,Выходят прямо в безграничьеИ не запахивают дверь.

Перед морозом, перед снегом,Перед бесчинством непогод.И можно ли считать побегомВеликой Осени уход?

Уж ветер северо-восточныйВ листве копается, сварлив,Как архивариус дотошный,Долистывающий архив.

А тот архив уже не нужен.Отказываться нам пораОт стилистических жемчужин,От легких шалостей пера.

Ступай вдоль серого залива,Мечи следы на пляж пустой,Беседуя неторопливоС землей, водой и высотой.

«Мороз! Накликал сам! Ведь слово — колдовство!..»

Мороз! Накликал сам! Ведь слово — колдовство!Пророчества свои произносить не стоит.А я призвал Мороз! Зачем призвал его?Теперь, как псы, у нас ночами печки воют.

Мы можем иногда владеть толпой причинИ силою молитв влиять на ход вселенной.Но следствия темны. Так лучше промолчим.И лучше не дадим свободы воле пленной.

У печки

В печи березу жрет огонь,И пес глядит, не отрываясь,Как пламя злится, извиваясь.А я к теплу тяну ладонь.

Увы! Романтика печейНе привлекает москвичей!

А здесь — поленья прогорят,Польется жаркий теплопадНаружу из багровой топки.Тогда заслонку затвори,Закрой трубу. И воспари,Разгорячившись, как от стопки.

В саду мороз острей стекла.Но автономия теплаПонятней прочих автономий.При ней и проще, и знакомейПонятия добра и зла.

После суровой зимы

Снег все же начал таять. СутьПобедна. И весна, хоть робко,Но начала торить свой путь.Уже подтаивает тропка.

Черны, крепки деревья такВ рисунке своего скелета,Что могут сохранить костякВ роскошном оперенье лета.

Уже на новом рубежеСтоят небесные светила.И время летнее ужеНам радио провозгласило.

Так побеждает суть. В садуВокруг деревьев глубже лунки.И радуют на холодуСиниц серебряные струнки.

Суть времени уже ясна.Пусть неуступчива погода,Грядут иные времена,Извечно, как у Гесиода.

Снег начал таять. В этом суть.И здесь мерило высшей пробы.Уже весна торит свой путь.А формы тают, как сугробы.

«Разговаривает ветер…»

Разговаривает ветерС майской рощей.Разговаривает рощаС майским солнцем.Разговаривает солнцеС майской тучей.Разговаривает тучаС майским небом.Разговаривает небоС майской речкой.

Разговаривают небо, солнце, речка,Разговаривают тучи, ветры, рощи,Исцеляюсь, зачарован этой речью.Но догадываюсь: жизнь не станет проще.

«Птичка маленькая пела…»

Птичка маленькая пелаНа серебряном рассветеТак осмысленно и грустно,Как озябшая душа.

Солнце встало. Смолкла птичка.Прянул ветер. ОдуванчикПросушил свою головкуИ беспечно разлетелся.

«Мать ушла. И тонкий полог…»

Мать ушла. И тонкий пологВдруг исчез.Надо мною звездный холодВ семь небес.

Небеса бездонны эти —Синь и жуть.Нас, как рыбу, манит в сетиМлечный Путь.

И теперь иные ночиНачались.Ведь твои слепые очиСмотрят вниз.

«Рученьки мои устали…»

Рученьки мои устали,Ноженьки мои устали,Голова моя устала,Сердце ноет от печали.

Песенка моя забылась,Лесенка моя сломалась,Душенька моя замерзла.Сам не знаю, что осталось.

Два голоса

Первый

Когда ты восстанешь из мертвых,Какие ты скажешь слова?

Второй

Нет, я не восстану из мертвых,Душа моя будет мертва.

Первый

Когда ты вернешься на землю,Ты снова полюбишь ее.

Второй

Нет, я не хочу возвращатьсяВ убогое тело мое.

Первый

Да что тебе бренное тело!Ты явишь божественный лик.

Второй

Но как же я буду без тела?Ведь я без него не привык.

Первый

Когда ты восстанешь из мертвых,Себя от себя отреши.

Второй

Но нужно ли мне воскресеньеОдной бестелесной души?..

«Когда бы спел я наконец…»