Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I
Труд[71]
Когда ты набираешь слово звук,Где эхо звука?
Борис Божнев
I
Густея, нехотя течет река,И, как в вино, макая в воду губы,Спит ржавый снег. Взлетают облака,Раскрыв хвостов сиреневых раструбы, —И колосится нива снеговая.И солнца ждут холодные цветы.О кровь моя, усталостью густая,Рекою черною течешь и ты!
У берега чуть нарастает лед.Все медленней холодное струенье, —Но сквозь покров зимы меня зоветИной земли прельстительное пенье.Река течет в угрюмой колыбели.Отдохновенная пришла пора.Тяжелые январские метелиНад крышкой льда раскроют веера.
II
Бежит по черной проволоке кровь,Бегут по черной проволоке звезды,И электрическое сердце вновьИ вновь вдыхает удивленный воздух.Взлетает птицею над линотипомПрекрасный, теплый и бессмертный звук.Строка рождается, и с слабым всхлипомОна летит в объятия подруг.
Строка хранит небесный оттиск слов,Строка внимает щебетанью клавиш,И новый мир — необычайно нов, —Рожденье даже смертью не исправишь.И сохранив — непреходящей жизни —На белом поле выросший посев,Она своей расплавленной отчизныВстречает радостно высокий гнев.
III
От жизни нас освобождает труд. —Не так ли землю зимние покровыОт тщетной страсти строго берегут?Рождается в огне густое слово,И забываем мы, как нас зовут.[Ум долгим очищается трудом.]В преддверье смерти нас ведет усталость.Мы отдыхаем в воздухе пустом.Мы знаем, — наша жизнь — большая малость, —Лишь сделав вещь, мы вечность создаем.
[1929]«Целостен мир и всегда неотъемлем…»[72]
Целостен мир и всегда неотъемлем.С детства мы любим привычную землю.
С детства молчаньем и страхом полнаНепостижимая звезд глубина.
Слаще нам, ближе нам — день ото дняБлеянье стада и ржанье коня,
Влажная глушь и болотная тишь,Серая дранка насупленных крыш,
Звонкий, срывающий на ночь морозС неба огни и гераней и роз,
Черным медведем над белым прудомДышащий, спящий, нахохленный дом,
Пенье ворот и журчанье сверчка,Милый уют — на века и века.
Но, позабыв притяженье земли,Мы снаряжаем в ночи корабли, —
Недостоверной вверяясь звезде,Мы покидаем привычное «здесь».
И по смоленой обшивке бежитНочь, как расплавленный, синий гранит;
Черный корабль неземные валыРвут и терзают, как падаль орлы;
Мы погибаем, а мачты скрипят,Мы погибаем, а звезды горят,
И раскрываясь цветком, тишинаНас усыпляет. Нам снится весна,
Райские кущи и райский покой,Призрачный воздух, почти голубой, —
Но и на небе родная странаВ бездне, как в зеркале, отражена,
Но и на небе мы вспомним тебя,Снова ревнуя и снова любя.
Плача, безумствуя и проклинаяНежную бестолочь льстивого рая.
[1929]Осень («Ты произносишь это слово…»)[73]
Ты произносишь это словоС любовью и недоуменьем.Звезда средь неба голубогоПодернута легчайшим тленьем.
Звезда средь неба голубого!Ужель и вправду вечереет?Ты произносишь это слово,Как произнесть никто не смеет.
И как огромная медуза,Луна качается, всплывает.Бежит, запахиваясь, муза,Дыханьем пальцы согревает.
Летит, летит сквозь стекла оконЗвезда ко мне на изголовье.Затейливый щекочет локон —Иное как назвать любовью?
Иное как назвать любовью? —И ты стихами отзовешься,Ты ослепительною кровьюВо мне, не иссякая, бьешься.
Смерть Байрона («“От старости лекарства не бывает…”»)[74]
«От старости лекарства не бывает».Гостей встречает в лагере чума.Закат отбуйствовал, и застываетПрозрачным студнем тьма.
Мир отгорожен пологом палатки.Ах, восковые слезы льет свеча.Огромной Чайльд-Гарольдовской крылаткиКрыло — скользит с плеча.
«Смерть надевает золотые шпоры.Бежит в беспамятстве неверный сон».Сползает ночь, и покрывает горыСуровый небосклон.
«Взнуздай коня и подтяни стремяна.Ужель чума опередила нас?»Оборванной строкою Дон-ЖуанаТрепещет смертный час.
[1928]«Мы согреваем ночь, но не согреть постель…»[75]
Мы согреваем ночь, но не согреть постель,И тяжкий холод неотъемлем.Смертельной простыней надменная метельК утру покойную прикроет землю.
И мы боимся, друг, вот-вот над головойСомкнутся, как вода, простыни,И, белоснежною раздавлена пятой,Душа опламеневшая остынет.
Сальери («Молчи, угрюмая денница!..»)[76]
Молчи, угрюмая денница!Мне в нашей жесткой темнотеОкаменелый хаос снится.В порабощенной пустотеСтоят, вне времени, вне срока,Одеты плесенью и мхомВалы застывшего потока,Отягощаемые сном.
Чужда молитв и суесловья,И вдохновенья, и огня,Холодной, мертвенною кровьюТы опоила, смерть, меня.
Иноплеменных звуков холод,Музыки венценосный бред,И белых клавиш черный голод,И черных клавиш черный свет.Вкус вечности, чуть горьковатый,Мне был знаком. Всегда один,Невольной жизни соглядатай,Ее привычный властелин, —Не я ль берег науку тленья,Всю чистоту ее одежд,От глупости и удивленья,Прикосновения невежд.
Еще звезда с звездой боролась,Еще металась в страхе твердь,Когда восстал бесспорный голос,Твой голос, явственная смерть.
Смерть пролила святую чашу.Звенел и гас пустой кристалл.И медленно над миром нашимПрозрачный отгул умирал.
В пятилинейном заключеньеХранят скрипичные ключиНебес холодное биеньеИ первозданные лучи.Спасительных, бессмертных, темных,Железных формул плен, броня, —Дыхание ночей огромныхИ слабый свет земного дня.Дневные Моцартовы звукиТьмы не посмеют превозмочь, —Покорна лишь моей наукеСлепая девственница ночь!
И сторонясь людской музыки,Я к скрипке не принужу рук, —Неистовый, косноязыкий,Молчи — юродствующий звук.О, деревянной скрипки пенье,О, голос дряхлого смычка, —Так жить и чувствовать — века —Бессмысленное понужденье!
Забыв земную суету,Томлением пренебрегая,Лелею я одну мечтуО каменном, безмолвном рае.
Мы, встретив старость, познаемБесплодность сердца. Время, время!Холодным сожжено огнемСлучайной молодости бремя.На что мне огнь земных свобод?Увы, все искажает скука.Душа предчувствует и ждетТебя, смертельная разлука.Молитвы бесполезный дымИ звуков каменная твердость —Недаром я шести земнымГрехам — предпочитаю гордость.
Разъяв, как яблоко, любовь,Я миром брезгую. Слепая,Беснуется слепая кровь,И жизнь проходит, как слепая.
В окне над миром истлеваетГлухой, мертворожденный день,Сгибает свет святая тень,Как ветер тростники сгибает.Нежнее рук часовщикаЕе прохладное касанье.Пройдут года, пройдут века,Без имени и без названья.
О Моцарт, Моцарт, как ОрфейТы скалы покорил музыке —К чему? Вослед душе своей,Вослед пропавшей ЭвридикеТы бросишься. Но хаос глух,Но тугоухи глыбы мрака,И не уловит бедный слухВ ночи — ни отзвука, ни знака.
День отошел уже ко сну.Густеет вероломный воздух.Я никогда не отдохну —На что рабовладельцу отдых?
[1928]Chartreuse de Neuville («И желтый луч на каменной стене…»)[77]
