Георгий Шенгели - Собрание стихотворений
1936
ВЕНЕРА
На Венере, ах, на ВенереСолнце пламенней и золотистей.
ГумилевТы ненадолго восходишьНад землей, Звезда Марии,Светлоглазая Венера,Зорька влажная моя!Ты сияешь каплей счастья,Гесперидовой черешней,Над мерцающею гладьюГрустных сумеречных вод!Но, незрелая планета,Ты сама не видишь солнца:Ты живешь в тумане банном,В ватном панцире паров;На тебе, как спрут белесый,Плесень пучится грибная,И чудовища сырыеСлепо шлепают в грязи…Значит, можно быть нечистым,Значит, можно быть поганым,Вместо воздуха глотаяПерегретый мятый пар, –И дарить другому мируНесказанное сиянье,Лишь бы солнце издалекаОтражалось от тебя!
1936
СТРАХ
Куб комнаты и воздух ледяной,Как жук в янтарь, во тьму и холод впаян.Спать не могу, тревогою измаян:Что происходит за моей спиной?Там белый дьявол стал всему хозяин:Он кровью упивается парной;Он, может быть, шлет палачей за мной,И мне — валяться трупом у окраин.Всё умерло. Безмолвие, как пресс.Вдруг дробный звук — далеко там — воскрес;Вот — ближе — топотом копыт сыпнуло.Впускаю глаз под штору: там летятСорвавшихся четыре белых мулла.И всадников прозрачных ищет взгляд.
1936
АТАРАКСИЯ
Налетали летние грозы,Набегали теплые ливни,И пузырные человечкиРасплясывались по асфальту.А в комнате хмурой и темнойЧеловек сидел настоящийИ ничего не делал,О чем бы стоило вспомнить.
1937
ЭКРАН
Я грубый холст экрана…Льном голубым я росСредь вешнего туманаСквозь бисер летних рос.Я облачком куделиКлубился, как руно,Я струйкою метелиКружил веретено.Я белой мог сорочкойСпускаться с женских плеч,Воздушной оторочкойВдоль реи легкой лечь!Но нет! В презренном хламе,Где жизнь боится дня,Навек в упрямой рамеРаспялили меня.И плоскостью покорной(Двумерное рядно)Вишу я в зале чернойБазарного кино.Я вечной стал мишеньюДля лживого луча,Что бредит, — зыбкой теньюСудьбу теней влача.
1937
КАТЕР
…That even the weariest riverWinds somewhere safe to sea.
SwinburnИ даже самая спокойная рекаПри порывистом ветре стремится к морю.
СуинбернВ лицо мне пахнула сыростьИ сладость расцветших лип,И черная роща тайнойСкользнула впродоль реки.Порою желтые окнаЗияли среди ветвей, –Дома ли умалишенных,Лачуги ли рыбаков.А справа огромный городСверкал, звенел и гудел,И дуги мостов, как кошки,Кидались на берег тот.И древние космы тучиМенялись, хватая блеск,И дымной радуги окись,Играя, вилась над ним.И зренье мое двоилось,Двоилась во мне душа:Налево тянуло в липы,Направо манило в блеск.А больше всего хотелось,Чтоб катер мой шел и шел,Пока река не вольетсяВ какой-нибудь океан.
1937
СОБЛАЗН
Пол блестит, как желтый мед,Беспорочен кафель белый,Окон мелкий переплетОсенен лозой омшелой.Запах кофе и тепла,Ходит маятник, мигая;Жизнь меж пальцев утекла,С прялки нитью низбегая.Так прозрачна тишина,Так мягка, душой владея…Но досаден у окнаПьяный профиль Амадея.
1937
ФИЛОСОФИЯ КЛАССИЦИЗМА
Все любят (много раз я проверял)Заглядывать в чужие окна, еслиТам свет зажжен. Воспитанные людиДовольствуются, правда, быстрым взглядом,Чуть замедляя шаг. А я люблю,Особенно в хороший летний вечер,Греметь в трамвае по кольцу бульваров,Когда, как золотые соты, окнаМелькают по стенам.Глядишь сквозь них,Таким спокойствием, таким уютомПолны там комнаты! Всегда удачноПоставлены буфет, кровать, кушетка;Всегда сверкает чайный стол; всегдаНарядны занавески и картины,И кажется, что дружная семья,Прозрачные и радостные людиТам обитают, что веселый смехЛишь за трамвайным грохотом не слышен…На самом деле далеко не так:Буфет облуплен, и кровать промята;Несвежи занавески; на картинеКакой-нибудь затрушенный пейзажИль гурия грудастая, а людиПодсчитывают с радостною злобой,Кто и в каком объеме жизнь заелДругому… Чаще — так.И всё же, всё жеИллюзия непобедима.ЯВидал модели под стеклом, — фрегатИли собор; в хрустальных пресс-папьеПариж или Неаполь; панорамыВ брелоках или ручках — Ниагара,Везувий, Эйфелева башня. Помню,На святках «со звездой ходили»; в звездахПосередине грот бывал — «вертепик»,Со всем, что надо: ясли и ребенок,И прочее, — приятно освещенныйОгарочком…Всё это я любилЗа блеск, за четкость, за уют, за воздух.Не правда ли? Здесь ключ.Подумать только:Стена. Стена! Тупая плоскость, камень,Дурная непрерывность. И ее –Вдруг пронизает, в третье измереньеПрорвавшись, блеск и воздух! Есть –пространство,Есть — ритм!..А дом? Подумать только: дом!Огромная и гулкая коробка,Где страшно отдается голос; где –Мрак, нежить, мусор, паутина, крысы.Громадный череп с выветренным мозгом!И вдруг — в нем соты, светлые ячейки,Некрупные, где внятен каждый голос,Где форточка уже дает прохладу,Где кафель печки дышит теплотой,Где самовар шумит, поет пьянино,Смеются дети…Вдумайтесь: буфет!Его чертил безлобый неудачник,Понасадив каких-то глупых шишек,Карнизиков ненужных, заостривУглы, чтобы коленкой натыкаться;В нем сохла колбаса и прел пирог,И тараканы подъедали крошки,В нем плесень пробиралась в закутки,В нем волгла соль. И тут, мелькнув на миг,Являет он лишь суть свою: прекрасныйРазлив доски дубовой, ясный лакИ — вещность. Колбасой и пирогомНе пахнет он, и — неприметны шишки…Картина! Ну, глядеть — иди в музей.Лишь Эрмитаж достоин Клод ЛорренаИли Брюллова. В быт идут оглодки, –Мазня, где нет рисунка, цвета, формы,Где вместо содержанья — сентимент,Сей маргарин души. А пролетая,Ты видишь золотой клинок багета,Лазури клок, иль крон зеленых сгусток,Иль плавный выгиб женского бедра.Опять — лишь суть: обрывок спектров жгучих,Плоть радуги!..А люди! НезаметныНи скулы грубые, ни узкий лоб,Ни плоские — облатками — глаза;Не слышно глупых шуток, злобных вскриков,Видны тела лишь в их прекрасной сути;Лицо, чело, движенья умных рук.Мне не узнать, что это — регистратор,Та — машинистка, тот — пьянчуга, тот –Не по летам ретивый старикашка.Я вижу — вот отец, придя с работы,Рад отдохнуть; вот мать дает ребенкуГрудь, налитую нежным молоком;Вот школьник сел за книжку; вот поэтГлядит в простор, уже перо макая.Всё — только суть; всё — так, как нужно.МигДостаточен, чтобы схватить всё этоВ единстве, в установке, в существе,В идее, воплощенной зримо.Правда,Всё это есть у классиков: трехмерность,Объемность, расчлененность, свет, и воздух,И краска, и — та доминанта жизни,Что в основном стремится вверх и вверх?
1937
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Н.М.
1Пароход подходит к пристани,Пеня белые бугры,И висит звезда над зубьямиМитридатова холма.От ладоней пахнет сыростью,Губы солоны на вкус;Я вернулся, — и неведомо,Для чего вернулся я.По лобастому булыжникуРыбный рынок прохожу,Где уже считают выручку,У фонариков клонясь.И сквозь темные проулочкиВ портовую пустотуВдруг пахнет с бульвара музыкойИ акацией пахнет.Мне домой идти не хочется,Да и незачем домой;Вот кофейня, сяду к столику,Папиросу раскурю.Из окошек слышно щелканьеЛаконических шаров…Это будни, лето, молодость,Одиночество мое.
1938
