Ярослав Смеляков - Стихотворения и поэмы

26. «Вечерами, листву колыша…»

Вечерами, листву колыша,я следил у истоков реки,как один за другим, неслышно,зажигаются светляки.

Горожанин в пыли дорожной,отрешившись от всяких дел,я, не двигаясь, осторожно,как на счастье, на них глядел.

Куст светил, и пенек светился,в отдаленье мерцал листок.Ночью сказочным становилсяредкий вырубленный лесок.

У меня на руке дымитсято ли капля холодной воды,то ли синенькая крупица,улетевшая от звезды.

И стою я, врагов прощая,оттого лишь, что тот огоньтак таинственно освещаетчеловеческую ладонь.

Но недолго он пламенеет,этот узенький самоцвет:всё печальнее, всё бледнее,всё тревожнее слабый свет.

Он теперь уже светит глухо,он совсем уже не горит.То ли куколка, то ли мухана ладони моей лежит…

Нет, не в шутку и не напрасноя, целуя твои глаза,всё тревожусь —как бы не сгасла,не померкла твоя краса.

27. МАМА

Добра моя мать. Добра, сердечна.Приди к ней — увенчанный и увечный —делиться удачей, печаль скрывать —чайник согреет, обед поставит,выслушает, ночевать оставит:сама — на сундук, а гостям — кровать.

Старенькая. Ведь видала виды,знала обманы, хулу, обиды.Но не пошло ей ученье впрок.Окна погасли. Фонарь погашен.Только до позднего в комнате нашейтеплится радостный огонек.

Это она над письмом склонилась.Не позабыла, не поленилась —пишет ответы во все края:кого — пожалеет, кого — поздравит,кого — подбодрит, а кого — поправит.Совесть людская. Мама моя.

Долго сидит она над тетрадкой,отодвигая седую прядку(дельная — рано ей на покой),глаз утомленных не закрывая,ближних и дальних обогреваясвоею лучистою добротой.

Всех бы приветила, всех сдружила,всех бы знакомых переженила.Всех бы людей за столом собрать,а самой оказаться — как будто! — лишней,сесть в уголок и оттуда неслышноза шумным праздником наблюдать.

Мне бы с тобою всё время ладить,все бы морщины твои разгладить.Может, затем и стихи пишу,что, сознавая мужскую силу,так, как у сердца меня носила,в сердце своем я тебя ношу.

28. УЧЕНИК ДЖАМБУЛА

Среди писателей Москвы сутулыхсидел свободно, как в степи сидят,сын Казахстана, ученик Джамбула,плечистый, пламенный, широкоскулый,коричневый от солнца азиат.

Глядеть нам на него — не наглядеться.Так только может мужество на детство —глаза в глаза — с надеждою глядеть.А он смотрел с любовью, виновато —так смотрит мальчик на старшо́го брата,успевшего в разлуке поседеть.

Как не запеть?И в маленькой гостиной,среди цветов и мебели старинной,запела тонким голоском струна.И, вторя ей, звучит запев акына,как строки думы, как напев былины,как медленно шумящая волна.

И вдруг томленье переходит в бурю.Певец сидит, косые очи щуря,рукою темною по струнам бьет.Что может быть на свете вдохновенней,чем возрожденного народа гений,освобожденной музыки полет?

Струна замолкла, и строка уснула,сидит устало ученик Джамбула,свой инструмент к колену прислоня.Лишь крупный рот от радости смеетсялишь сердце переполненное бьется,и лишь глаза исполнены огня.

29. ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

ВалентинойКлимовичи дочку назвали.Это имя мне дорого —символ любви.Валентина Аркадьевна.Валенька.Валя.Как поют, как сияюттвои соловьи!

Три весныпрошумели над нами,как птицы,три зимынамели-накрутили снегов.Не забыта онаи не может забыться:всё мне видится,помнится,слышится,снится,всё зовет,всё ведет,всё тоскует — любовь.

Если б эту тоскуя отдал океану —он бы волны катал,глубиною гудел,он стонал бы и мучилсякак окаянный,а к утру,что усталый старик,поседел.

Если б с лесом,шумящим в полдневном веселье,я бы смог поделитьсяпечалью своей —корни б сжались, как пальцы,стволы заскрипелии осыпалисьчерные листья с ветвей.

Если б звонкую силу,что даже понынемне любовьвдохновенно и щедро дает,я занес быв бесплодную сушу пустыниили вынесна мертвенный царственный лед —расцвели бы деревья,светясь на просторе,и во имя моей,Валентина,любвирокотало бытеплое синее море,пели в рощах вечерниходни соловьи.

Как ты можешь теперьоставаться спокойной,между делом смеяться,притворно зеватьи в ответна мучительный выкрик,достойноопуская большие ресницы,скучать?

Как ты можешь казатьсячужой,равнодушной?Неужелизабавою было твоейвсё, что жгло мое сердце,коверкало душу,всё, что сталосчастливою мукой моей?Как-никак —а тебя развенчать не посмею.Что ни что —а тебя позабыть не смогу.Я себя не жалел,а тебя пожалею.Я себя не сберег,а тебя сберегу.

30. ДАВНЫМ-ДАВНО

Давным-давно, еще до появленья,я знал тебя, любил тебя и ждал.Я выдумал тебя, мое стремленье,моя печаль, мой верный идеал.

И ты пришла, заслышав ожиданье,узнав, что я заранее влюблен,как детские идут воспоминаньяиз глубины покинутых времен.

Уверясь в том, что это образ мой,что создан он мучительной тоскою,я любовался вовсе не тобою,а вымысла бездушною игрой.

Благодарю за смелое ученье,за весь твой смысл, за всё —за то, что тыбыла не только рабским воплощеньем,не только точной копией мечты:

исполнена таких духовных сил,так далека от всякого притворства,как наглый блеск созвездий бутафорскихдалек от жизни истинных светил;

настолько чистой и такой сердечной,что я теперь стою перед тобой,навеки покоренный человечной,стремительной и нежной красотой.

Пускай меня мечтатель не осудит:я радуюсь сегодня за двоихтому, что жизнь всегда была и будетнамного выше вымыслов моих.

31. «Я сам люблю дорожную тревогу…»

Я сам люблю дорожную тревогу —Звонки, свисток и предотъездный гам.Я сам влюблен в железную дорогу —В движение вагона по путям.

Я сам люблю состав почтовый, дальний,Вокзальный свет, молчание друзей,Прощальный взгляд и поцелуй прощальный,Прощальный вечер юности моей…

Но поезд тронулся. НеумолимоЧудесное вращение колес.Уже в пути, уже застлало дымомСиянье милых материнских слез.

И я иду к товарищам вагоннымВключиться в их нестройный хоровод,Глядеть в окно, зевать, но неуклонно,Неутомимо двигаться вперед.

32. «Я посвятил всего себя искусству…»

Я посвятил всего себя искусствуна перекрестках не кричать о чувствах —а всей душою родину любить.И научился в ровном постоянстве,как много прежде в упоенье странствий,свое простое счастье находить.Так на реке, под крышей ледяною,укрытая замерзшею волною,журчит в пути прозрачная волна.И так же снег, сверкающий и льдистый,в тиши зимы своим дыханьем чистымотогревает хлеба семена.

33. «У мертвых рук, над мертвой кровью друга…»