Ярослав Смеляков - Стихотворения и поэмы

Ярослав Смеляков

ЯРОСЛАВ СМЕЛЯКОВ

Вступительная статья [1]

Крупный советский поэт Ярослав Смеляков (1913–1972), чье творчество составляет значительную и самобытную главу в истории советской поэзии (да и не только в истории), родился в семье железнодорожного рабочего, детство провел в деревне, рано приобщился к фабричному труду.

Юный Смеляков, с упоением дышавший атмосферой начала нашей первой пятилетки, из полиграфической школы перешел на самостоятельную работу, в цех машинного набора, пахнущий свинцом и типографской краской. Тогда же он увлекся и стихами: одно не отделялось от другого. Многие годы спустя поэт вспоминал: «Я рад, что обе мои основные профессии родственны, и до сих пор люблю их и горжусь ими обеими».[2]

Знаменательно, что Смелякову самому довелось набирать свои стихи, опубликованные в настоящем «толстом» журнале «Октябрь», а вскоре, в 1932 году, — и первую свою книгу стихов «Работа и любовь», вышедшую в ГИХЛ’е, самом солидном издательстве художественной литературы. Да, родство двух «основных профессий» поэта оказалось необычайно плодотворным и знаменательным, а творчество его навсегда осталось верным пафосу повседневного, самого обыденного, а вместе с тем и героического труда.

Многие годы спустя, выпуская собрание своих произведений в издательстве «Молодая гвардия» (1963), поэт распределил их по десятилетиям своей творческой работы, теснейшим образом связанной с исторической жизнью страны. Вот почему и мы во многом будем придерживаться намеченных самим Смеляковым дат и ступеней его творческого развития.

Обратимся к начальному периоду.

Молодому поэту подлинное мастерство далеко не сразу далось в руки. Нередко оно подменялось то слишком упрощенным и прямолинейным решением захватившей автора темы, словно игнорирующим всю сложность, а подчас противоречивость реальной действительности, то ученически экспериментальной «пробой пера», испытываемого в самых многообразных почерках и направлениях. Но уже тогда его стихи, пусть порою неумелые и наивные, отвечали повсеместному и всеобщему стремлению молодой советской литературы самым непосредственным образом вторгаться горячим, искренним словом в дела строительства, вмешиваться в него на конкретных его участках и тем самым участвовать в преображении всей страны (вспомним «Время, вперед!» В. Катаева, «Соть» Л. Леонова, «Трагедийную ночь» А. Безыменского и многие другие произведения той поры).

Яснее всего представление о том, с чего начинал и какие влияния испытывал молодой поэт, прежде чем выработать свой самостоятельный творческий почерк и свое особое понимание пути и назначения искусства, могут дать его ранние стихи, составившие раздел «Начало» в издании 1934 года.

Молодой поэт на первых порах поддавался самым многообразным влияниям, нередко соблазнялся словом броским, резко звучащим, импрессионистически неожиданным.

Так, в своих ранних стихах он поведал читателю, что привез с собой из дальней дороги

…голубые от заката,невероятные леса… —

и теперь весь захвачен

…листопадом,переломившейся водой,уральским пригородом,градом,подрагиваньем всех сердец,степями,стеклами,морозом…

Здесь явственно заметно стремление поэта в обычном увидеть невероятное, его увлеченность подчеркнутой звукописью стиха, игрой фонетических поворотов слова («пригородом, градом, подрагиваньем»), т. е. всем тем, от чего он впоследствии решительно откажется.

Характерен для «начала» Я. Смелякова и «Рассказ о том, как одна старуха умирала в доме № 31 по Молчановке». Здесь уже и в самом названии ощущается иное — некая чудинка, подчеркнутый натурализм, вызывающий в памяти «Столбцы» Н. Заболоцкого:

Ты глядишь в окно. И елепринимаешь этот мир.Техник тащится с портфелем,спит усталый командир.Мальчик бегает за кошкой.И, не принимая мер,над разваренной картошкойдремлет милиционер…

В сознании «героини» стихотворения мир предстает как несобранный, рассыпанный на куски, абсурдный, и с этим ничего не может поделать — при всей своей склонности к порядку — даже милиционер, дремлющий «над разваренной картошкой».

Конечно, все эти поиски и пробы самых многообразных форм, стилей, возможностей носили еще ученически несамостоятельный характер, но, думается, на них следовало остановить внимание хотя бы потому, чтобы отчетливей уяснить, с какою решительностью поэт впоследствии преодолевал чуждые ему влияния, отстаивая и вырабатывая свой неповторимо своеобразный творческий почерк.

Но среди ранних стихов Я. Смелякова мы находим и те, что свидетельствуют о первых уже основательных его открытиях и отзовутся во всем его дальнейшем творчестве, цельном и внутренне едином в своем развитии.

Одним из них представляется стихотворение «Смерть бригадира», повествующее о человеке, которому многим и многим были обязаны его ученики, в том числе и молодой поэт, видевший в нем своего воспитателя и наставника.

Охваченный скорбным чувством, сознанием большой утраты, поэт, может быть, впервые так глубоко задумался о смерти и бессмертии и осознал, что даже с уходом из жизни главное у человека остается на земле — если он достойно прожил свою жизнь и одарил людей своей любовью и своим опытом:

Нет, ты не умер. Ты живешь,товарищ бригадир.Твоя работа и любовьостались позади.Но мы их дальше понесем,товарищ бригадир.

Эти слова, прозвучавшие в стихотворении «Смерть бригадира», оказались такими знаменательными для молодого поэта, что именно они стали названием его первой книги стихов. Многие годы спустя, когда настало время подвести итоги творческой работы за целые десятилетия, он так же назвал свою итоговую книгу, подтвердив тем самым единство и цельность своих исканий.

Преодолевая поверхностную оптимистичность своего «начала», молодой поэт явно ощущал потребность в более многообразном воспроизведении действительности во всей ее сложности. Так, в стихотворении «Весна в милиции» автор подсказывает своему читателю, что и борясь с ожесточенным врагом, не следует забывать о богатстве и красоте окружающего мира. Но на первых порах стремление передать в стихах все многообразие реальной жизни высказано еще слишком «спрямленно» и декларативно, без подлинного проникновения в материал современности, что вскоре станет очевидным и самому поэту.

Его стихотворение «Точка зрения» сразу привлекло внимание, заставило и читателей и критиков заговорить о поэте, вызвало большие и с тех пор никогда не угасавшие ожидания, — хотя само оно является еще в достаточной мере наивным и несовершенным.

Воспроизводимое в стихотворении столкновение двух точек зрения — молодого работника нефтелавки со старым и опытным в своем деле художником-пейзажистом — является своеобразной эстетической декларацией молодого поэта.

Юноша настойчиво требует введения в пейзаж сугубо современных черт, наглядно зримых примет индустриального строительства. Не найдя их в создаваемом на его глазах пейзаже, он запальчиво спрашивает у художника, что может сказать его картина сегодняшнему зрителю:

…про года, про весны пятилетки,про необычайную работу,про мою веселую страну?..

Очевидно, что молодой работник нефтелавки рассуждает о живописи явно упрощенно и недостаточно основательно, но читателям тех лет запомнились не столько эти наивные рассуждения, сколько конечный вывод поэта, обращенный прежде всего к самому себе и послуживший ему своего рода творческой программой на годы и годы:

Я хочу, чтобы в моей работесочеталась бы горячка парняс мастерством художника, которыйвсе-таки умеет рисовать.

Эти стихи, сразу привлекшие внимание широкого читателя, не остались одною лишь декларацией. Нет, все очевидней становилось, что творчество поэта с годами все более отвечало той требовательности и взыскательности к себе, какая была заявлена уже в стихотворении «Точка зрения». Не случайно, конечно, в его книге «Работа и любовь» (1961, 1963) раздел «Тридцатые годы» открывается стихотворением «Точка зрения».

Явно не удовлетворенный первыми своими начинаниями, хотя бы они и встречались весьма одобрительно во многих аудиториях, поэт не без горечи признавался в своих стихах:

Никаких таких произведенийя пока еще не написал.

Требовательно относясь к своим стихам, автор не видел среди них отличающихся значительностью материала и самостоятельностью решения затронутой темы, и это не могло его не тревожить: ведь «ехидные потомки» этого не простят, они пройдут мимо самых благих его намерений и предъявят большие требования к тому, что сделано, — не иначе. Настойчиво и нетерпеливо поэт обращается к себе самому с жесткими и трудными вопросами: