Варлам Шаламов - Колымские тетради
Ушло почтовой бандеролью
Ушло почтовой бандеролью,С каким-то траурным клеймомВсе то, что было острой больюИ не бывало вовсе сном.
Скорей бессонницей, пожалуй,Или рискованной игрой,Затеянной метелью шалойЗемною зимнею порой.
Со мною, все еще мальчишкой,Еще витавшим в облаках,Ушло все то, что было слишкомИ не удержано в руках,
Что было вырванной страницейИз сердца, что меня потомЧуть не направило в больницу,В ближайший сумасшедший дом.
Все малолетнее, родноеИ так тревожен дальний путь,Что сердце вздрагивает, ноетИ до утра не даст уснуть.
Кто домик наш, подруга
Кто домик наш, подруга,Назвал пустой мечтой,Обвел Полярным кругом,Магической чертой?
Кто дверь в него, подруга,Заколотил крестом,Завеял дымной вьюгойВ урочище пустом?
И хохотало эхоСреди немых лесов,Как радиопомехаДля наших голосов.
Какое же страданьеГотовят нам за то,Что, людям в назиданье,Доверием свиданьяМы стерли быль в ничто?
Ночная песня
Бродят ночью волчьей стаей,К сердцу крадутся словаВой звериный нарастает,Тяжелеет голова.
Я запомнил их привычкуПодчинения огнюЯ возьму, бывало, спичку,Их от сердца отгоню.
Изловлю в капкан бумажныйИ при свете, при огнеЯ сдеру с них шкуру дажеИ распялю на стене.
Но, едва глаза закроюИ залягу в темноту,Вновь разбужен волчьим воем,И опять невмоготу.
И не будет мне покояНи во сне, ни наявуОттого, что этим воем,Волчьим воем — я живу.
Я мальчиком умру
Я мальчиком умру,И, верно, очень скоро.На ангельском пируЯ слышал разговоры,
Что, дескать, на землеТаким не будет места.Напрасно столько летИх молча ждут невесты.
От этих жениховНевестам мало проку,Дорогою стиховОни зайдут далеко.
Им взрослыми не стать,Не выучиться жизниИх детская мечтаНе обретет отчизны
Не успокоит, не согреет
Не успокоит, не согреет,Не утишит обид и бедЗари, смешавшейся с кипреем,Малиновый тяжелый цвет.
О, потерпи еще немного,Слезой стеклянною блесни,Слабеющие руки БогаНад горизонтом подними,
Чтоб, каменея в двоеперстномБлагословляющем кресте,Он был, как твой двойник и сверстник,В рожденье, жизни и мечте…
Вся даль весенняя бродила
Вся даль весенняя бродила,По всей земле искала брод.Деревья терла пенным мыломИ их несла в водоворот.
Исторгнутые смертной мукой,Прощанья слышались слова.И корни, как чудовищ руки,Тянули к небу дерева.
Рыданья, хрипы, междометьяСредь воя, шума, суеты,Когда их вездесущий ветерСбивал по-своему в плоты.
Тащил вперед на перекаты,И рвал одежду им в клочки,И гнал, как гонят в бой солдата,Вниз по течению, в толчки.
И, черной ошалелой массойНаваливаясь на скалу,Они с рычаньем несогласнымНыряли в утреннюю мглу.
Он пальцы замерзшие греет[28]
Он пальцы замерзшие греет,В ладонь торопливо дыша;Становится все быстрееПоходка карандаша.
И вот, деревянные ногиДвигая, как манекен,По снегу, не помня дороги,Выходит на берег к реке,
Идет к полынье, где теченьеУскорили родники,Он хочет постигнуть значеньеДыхания зимней реки.
И хриплым, отрывистым смехомПриветствует силу свою.Ему и мороз не помеха,Морозы бывают в раю.
Белое небо. Белые снега
Белое небо. Белые снега.Ходит по ущельям девочка-пурга.
Босая, оступается, камни шевеля,Под ее ногами горбится земля.
Девочка-растрепа, красавица моя,Ты — моя родина, ты — моя семья.
Лесами ты проходишь — и гнутся леса,На небо ты глядишь — и дрожат небеса,
Долго ль заблудиться мне в белых камнях,Возьми меня за руку и выведи меня
На тихие, зеленые, теплые луга,Девочка-растрепа, красавица пурга!
В болотах стелются туманы
В болотах стелются туманы,И сердце бьется все сильней,И знаки ночи долгожданнойВсе громогласней, все видней.
Мне все дневные проволочкиТак очевидно нелегки.Я кое-как дойду до точки,До красной, стало быть, строки.
Меняют вещи цвет и форму,И в новой сущности своейОни не так уже бесспорны,Как в свете слишком ярких дней.
Ведь одиночества отрадаНе ощущенье мертвеца,Оно — моя РобинзонадаБез милосердного конца.
Так после кораблекрушенья,С самим собой наединеНаходят счастье и решеньеВо всем довериться волне.
Но, вспоминая ежечасноСвой каменистый путь земной,Роптавший в горести напрасноНе соглашается со мной.
Сломав и смяв цветы
Сломав и смяв цветыСвоим тяжелым телом,В лесу свалился тыТаким осиротелым,
Что некий грозный зверьОткрыл свою берлогуИ каменную дверьПриотвалил немного.
Но что тебе зверьяНаивные угрозы,Ему — печаль твоя,Твои скупые слезы?
Вы явно — в двух мирах,И каждый — сам собою.Не волен рабий страхСегодня над тобою…
Как будто маятник огромный
Как будто маятник огромныйРаскачивается вода.Но скал моих — сухих и темных —Не достигает никогда.
Давно изучены границыМорских угроз, морских страстей,И волн горбатых вереницыПугать способны лишь детей.
Валы, как тигры в зоосаде,Летят прыжком на парапет.И вниз срываются в досаде,И оставляют пенный след.
И луч, как нож, с кормы баркасаРазрежет небо пополам.И тучи, точно туши мяса,По всем навалены углам.
И берега закатом тусклымНе обозначены еще.И труп какого-то моллюскаБагровым светом освещен…
Ты упадешь на снег в метель
Ты упадешь на снег в метель,Как на пуховую постель,Взметенную погромом.
И ты заплачешь обо мне,Отворотясь лицом к стенеБревенчатого дома.
И ты не слышишь — я зову,Я, как в лесу, кричу «ау»,Охрипший и усталый.
Сжимаю, бурей окружен,В застывших пальцах медальонИз белого металла.
Так много в жизни было зла,Что нам дорога тяжелаИ нет пути друг к другу.
И если после стольких вьюгЗаговорит над нами юг —Мы не поверим югу.
Мне б только выболеть немножко
Мне б только выболеть немножко,Суметь довериться врачам.Лекарством, как ребенка, с ложкиМеня поили б по ночам.
Но разве был событьем частнымТот фантастический рассказ,Что между двух припадков астмыПрипоминается сейчас,
Когда я стиснут был в ущельеКамнями, небом и ручьем,Не помышляя о прощеньеИ снисхождении ничьем…
Нет, не для нас, не в нашей моде
