Варлам Шаламов - Колымские тетради

ЗЛАТЫЕ ГОРЫ

Лиловый мед[29]

Упадет моя тоска,Как шиповник спелый,С тонкой веточки стиха,Чуть заледенелой.

На хрустальный, жесткий снегБрызнут капли сока,Улыбнется человек,Путник одинокий.

И, мешая грязный потС чистотой слезинки,Осторожно соберетКрашеные льдинки.

Он сосет лиловый медЭтой терпкой сласти,И кривит иссохший рот:Судорога счастья.

Инструмент[30]

До чего же примитивенИнструмент нехитрый наш:Десть бумаги в десять гривен,Торопливый карандаш —

Вот и все, что людям нужно,Чтобы выстроить любойЗамок, истинно воздушный,Над житейскою судьбой.

Все, что Данту было надоДля постройки тех ворот,Что ведут к воронке ада,Упирающейся в лед.

Тебя я слышу, слышу, сердце

Тебя я слышу, слышу, сердце,Твой слабый стук из тайника.И в клетке ребер нету дверцы,Чтоб отомкнуть ключом стиха.

И я прочту в зловещем стуке,В твоих ослабленных толчкахРассказ о той, о смертной мукеВ далеких горных рудниках.

Ты замуровано, как вечник.Все глуше, глуше ты стучишь,Пока под пыткой спазм сердечныхТы навсегда не замолчишь.

У крыльца[31]

У крыльца к моей бумагеТянут шеи длинныеВопросительные знаки —Головы гусиные.

Буквы приняли за зернаНаши гуси глупые.Та ошибка — не зазорнаИ не так уж грубая.

Я и сам считаю пищей,Что туда накрошено,Что в листок бумаги писчейНеумело брошено.

То, что люди называлиПросто — добрым семенем,Смело сеяли и ждалиУрожай со временем.

Так вот и хожу 

Так вот и хожуНа вершок от смерти.Жизнь свою ношуВ синеньком конверте.

То письмо давно,С осени, готово.В нем всего одноМаленькое слово.

Может, потомуИ не умираю,Что тому письмуАдреса не знаю.

Шепот звезд в ночи глубокой

Шепот звезд в ночи глубокой,Шорох воздуха в морозОткровенно и жестокоДоводил меня до слез.

Я и до сих пор не знаю,Мне и спрашивать нельзя:Тропка узкая лесная —Это стежка иль стезя?

Я тогда лишь только дома,Если возле — ни души,Как в хрустальном буреломе,В хаотической глуши.

Отчего на этой даче 

Отчего на этой дачеНе решается задачаИз учебника тайги?

Подгонять ее к ответуУ меня таланта нету.Боже правый, помоги!

Сколько формул, сколько знаков,Каждый знак — не одинаков,Не таков, как был вчера.

А об истинном значеньеДумать мне — одно мученьеИ, конечно, не игра.

Дело было бы попроще,Если б пели в наших рощахПтицы, вроде соловья.

Я б доверил птичьим горламИзложенье важных формулСодержанья бытия.

Ведь любых чудес загадкаРешена во мгле распадкаИ до ужаса проста.

Что ж дрожит полярной ночью,Разорвав рубаху в клочья,Онемевшая мечта?

В шахте

Жизнь, дорожащая мгновеньем,Где напряжен до боли слух,Где даже ветра дуновеньеИ то захватывает дух.

Нет, не затем я рос все выше,Чтоб, упираясь в потолок,Паденье этой тяжкой крышиСдержать и выдержать я мог.

Того чудовищного весаСвисающего потолкаНе удержать крепежным лесомХотя б и лучшего стиха.

Но рифм пугливое смещеньеИ треск ломающихся строфЗвучит сигналом приближеньяНеотвратимых катастроф.

И кто успеет двинуть бровьюИ доберется до норы,Покамест грохнет, рухнет кровляИ слышен грузный вздох горы.

Предупрежден моей судьбою,Где хруст костей — ему сигнал,Он припадет к груди забоя,Чтоб уцелеть от гнева скал.

И, стоя в каменной метели,Белее меловых пород,Поймет мои мечты и цели,Мою беспомощность поймет.

И возвратит свое значеньеТому, что звал он пустяком,Пустым воскресным развлеченьем,А не спасительным стихом.

Златые горы

Когда я плелся еле-елеНа зов обманный огонька,В слепящей и слепой метелиМеня вела моя тоска.

Я повторял твои простые,Твои прощальные слова.Кружились горы золотые,Моя кружилась голова.

В голодном головокруженье,В знобящей дрожи рук и ногДвоилось каждое движеньеВетрам упрямым поперек.

Но самой слабости сердечнойТакая сила придана,Что будь метель — метелью вечной,Со мной не сладила б она.

Мне все казалось — вместе, рядомС тобой в пурге вдвоем идем,Глядим двойным горячим взглядомНа землю, залитую льдом.

И вдвое я тогда сильнее,И вдвое тверже каждый шаг.Пускай и боль вдвойне больнее —Мне легче севером дышать.

Едва ли, впрочем, в той метелиХотя б один бывает звукПохож на стон виолончели,На глубину скрипичных мук.

Но мы струне не очень верим,И жизни выгодно сейчасРеветь на нас таежным зверем,Пургой запугивая нас.

Я верю в жизнь любой баллады,Любой легенды тех веков,Какие смело в двери адаВходили с томиком стихов.

Я приведу такие сказки,Судьбу Танкредов и Армид,И жизнь пред ними снимет маскуИ сходством нас ошеломит.

Я с отвращением пишу

Я с отвращением пишу,Черчу условленные знаки…Когда б я мог карандашуВелеть не двигаться к бумаге!

Не успеваю за моейВ губах запутавшейся злостью,Я испугался бы гостей,Когда б ко мне ходили гости.

И в угол из угла стихиШагают, точно в одиночке.И не могу поднять руки,Чтобы связать их крепкой строчкой.

Чтоб оттащить их в желтый дом,В такую буйную палату,Где можно бредить только льдом,Где слишком много виноватых.

Говорят, мы мелко пашем

Говорят, мы мелко пашем,Оступаясь и скользя.На природной почве нашейГлубже и пахать нельзя.

Мы ведь пашем на погосте,Разрыхляем верхний слой.Мы задеть боимся кости,Чуть прикрытые землей.

Мы ночи боимся напрасно[32]

Мы ночи боимся напрасно —Цветы изменяют свой цветЗатем, чтобы славить согласнейПолуночный, лунный ли свет.

Хочу, чтобы красок смятеньеИ смену мгновенную ихНа коже любого растеньяПоймал мой внимательный стих.

Оттенки тех огненных маков,Чернеющих в лунных лучах,Как рукопись полная знаков,Еще не прочтенных в ночах.

Что резало глаз и пестрело,Теперь для того смягчено,Чтоб смело из ночи смотрелоВ раскрытое настежь окно.

И встретится с ищущим взглядом,И в дом мой поспешно войдетШагать и поддакивать рядом,Покамест не рассветет.

О тебе мы судим разно[33]