Виктор Гюго - Том 12. Стихотворения
Джерси, 14 ноября 1852
II
ЧТО ГОВОРИЛ СЕБЕ ПОЭТ В 1848 ГОДУ
Нет, власти не ищи; не к ней твои пути.Коль даже призовут, — смиренно отойтиОбязан ты; твой дух объят иною сферой:Ты скорбной мысли друг — и ей служи и веруй.Ты понят или нет, но охраняй людей,Как пастырь, и, как жрец, благословляй!.. В своейРодимой Франции, в родном Париже людиРезню затеяли, оголодав; их грудиКлокочут яростью. Зловещие, стоятНа узких улицах громады баррикадИ изрыгают смерть вслепую. Там ты нужен.Туда спеши, туда, один и безоружен;В ужасной той борьбе, в постыдной бойне — грудьПодставить должен ты и душу расплеснуть:Кричать, молить, спасать и стойких и бежавших,Улыбку пулям слать, рыдать над прахом павших!..Потом в Палате, став на страже боевой,Средь кликов яростных загородить собойВсех, на кого уже разверзла зев темница;Врубаться в эшафот; за тот порядок биться,Что клика наглая колеблет; за солдат,Сбиваемых с пути; за бедняка, — он брат! —За жителя лачуг, оставленных народу,И за печальную и гордую свободу.И в дни, когда везде тоска, тревога, страх,В искусство бодрость влить, что замерло в слезах,И ждать — чем кончится, что в небесах решится…
Твой долг — предостеречь и в думы погрузиться.
Париж, июль 1848
III
СМЕШАННЫЕ КОМИССИИ
Они сидят во тьме и говорят: «Мы — суд» —И в башни; в камеры людей безвинных шлют,И в трюмы каторжных понтонов,Что, мрачные как ночь, в портах стоят года,А возле — золотом вся искрится вода,Их черный борт мерцаньем тронув.
За то, что дал приют изгнанникам, старикИдет на каторгу, где стон сплошной и крик.В Кайенне, в Боне ждет расправаВсех, кто предателю не сдался без борьбы,Тому, кто, с наглостью взломав замок судьбы,Народное похитил право.
Друг справедливости сражен; осужденаНа баррикаду хлеб принесшая жена,И сына голод ждет и мука.Честь? Сослана. Закон? В изгнанье много дней.И «правосудие» исходит из судей,Как из гробниц ползет гадюка.
Брюссель, июль 1852
IV
КЛЕРИКАЛЬНЫМ ЖУРНАЛИСТАМ
Поскольку вы, треща о мессах и постахИ бога обокрав, что грезит в кущах рая,Лавчонку мерзкую открыли впопыхах,Евангелием прикрывая;
Поскольку взялся бы за палку сам Христос,Чтоб гнать вас, торгашей; и вы, невесть откудаСбредясь, мадонною торгуете вразнос:Коль с чудом — десять су, и по два су — без чуда;
Поскольку вы нести способны дикий вздор,От коего в церквах должны трещать ступени,И ваш прелестный стиль слепит очки и взорЦерковных старост и дуэний;
Поскольку ваш сюртук покроем с рясой схож;Поскольку вам навоз приятней ненюфараИ стряпаете вы газету для святош,Где Патуйе строчит по планам Эскобара;
Поскольку по утрам швейцары из дверейБросают в сток листки презренного журнала;Поскольку льете вы в церковный воск свечейСвое отравленное сало;
Поскольку образцом вы мните лишь себя;Поскольку, наконец, душой черны и грубы,Скуля от жалости и в барабан долбя,Слезой скрывая грязь и вдвинув дудку в зубы,
Вы, головы глупцам старательно дуря,Заманивая их, подлейшей ложью теша,Сумели на камнях святого алтаряВоздвигнуть балаган Бобеша, —
Вы вправе, мнится вам, смочив святой водойУкрытый рясою, но вредоносный коготь,Твердить: «Я кроток, чист, иезуит прямой;Я бью из-за угла, меня ж прошу не трогать».
О, гады, чье перо на чердаках скрипит,Строчит, чернила пьет, льет желчь, исходит пеной,Царапает, плюет — и туча брызг летит,Пятная свод небес нетленный!
Поганый ваш листок — фургон, где сплошь попы;Но это жуликов переодетых стая,Что проповедуют среди густой толпы,На языке блатном меж двух молитв болтая.
Вы дух порочите — поэта честный труд,Мечту мыслителя, волнующую души;Когда же за уши вас оттрепать придут,Вмиг исчезают ваши уши!
Разбрызгав клевету, плеснув отравой слов,Вы прячетесь от глаз, хоронитесь, бежите.У каждого свой нрав и свой привычный кров:Сова в дупле сидит, орел парит в зените.
А вы где кроетесь? Где гнусный, ваш приют?О боже! Мрак ночной, злодейства друг постыдный,Вкруг вас черней чернил, и в эту тьму ползутИ к вашим льнут губам ехидны.
Драконы прессы! Тут вам вольно без концаНырять в грязи, куда вас гонят вкус и нравы.Судьба, все мерзости вливая вам в сердца,Должна и в ваш вертеп направить все канавы.
Вот список ваших дел, алтарные шуты!..Когда ж придет к вам тот, кто не лишен отваги,И, честь вам оказав, промолвит: «Ну, плуты!Я здесь; беритесь-ка за шпаги!» —
Тут вопль: «Дуэль! У нас! У христиан! Нет, нет!»И подлецы, крестясь, бубнят о божьем слове.О, трусы! В заповедь их страх переодет,И, отравители, они боятся крови.
Ну что ж, дубинка есть — из свежего дубка;Боюсь, булыжники ваш нос пересчитает;Ведь, — знайте, жулики, — сбежавших от клинкаОбычно палка настигает.
Вы Сену, Тахо, Рейн в плен взяли; ум людскойСумели вы смутить, предав пустой надежде;Еврейских маклаков пред вами молкнет рой;Иуды нет в живых, но жив Тартюф, как прежде.
Сам Яго — пустослов, коль рядом ваш Базиль;Вы библию червям голодным предаете;Но лишь убежища попросят ложь и гниль, —Сердца вы настежь распахнете.
Вы оскорбляете у честных горечь дум;Но костюмерная зато у вас богата;В ней, куртку сняв, порок найдет любой костюм:К вам Ласенер войдет, а выйдет Контрафатто.
Вы в души лезете, чтобы залезть в карман;Кто примет вас, тому не жить с беспечным сердцем;Вас гнать вы нудите — и каждый шарлатанПотом наряжен страстотерпцем.
Вы в храме божием свой обрели буфет.Со всеми вы дружны, кто в мире множит муки;И в умывальнике находят крови след,Когда вам изредка случится вымыть руки.
Не будь вы книжники, стать палачами б вам.Для вас прекрасен меч; и что святее дыбы?Чудовища! Ваш гимн хвалу поет кострам,И светоч вы лишь в них нашли бы.
Не восемнадцать ли веков, сместив плиту,Христос пытается из ветхой встать могилы?Но вы, иудино отродье, тяжесть туВновь надвигаете, все напрягая силы.
Святоши! Ваш хребет — приманка для ремня.И рок, смеясь, велит, чтобы сынов ЛойолыБич папы исхлестал, из Франции гоня,А из Баварии — хлыст Лолы.
Ну что же, действуйте; свой пакостный листок,Писаки подлые, старательно ведите;Ногтями черными скребите мозжечок;Вопите, клевеща, кусайтесь и живите!
Господь обрек траву зубам голодных коз,Моря — ударам бурь, гроба — червям и мухам,Колонны Пропилей — огням закатных роз,А ваши лица — оплеухам.
Ну, так бегите же, ищите дыр и нор,Спасайтесь, продавцы поддельной панацеи,Паяцы алтаря, кто, смрадный сея вздор,Невинней евнухов и сатаны не злее!
О господи, скажи, царь неба и земли,Где есть лжецы подлей и с худшими сердцами,Чем те, кто вывеску свою прибить моглиХриста кровавыми гвоздями?
Сентябрь 1850
V
НЕКТО
Был некий человек, и звался он Варроном,Другой — Эмилием и третий — Цицероном;И каждый был могуч, и властен, и велик;Их, в стае ликторов, народный славил клик;И полководцем ли, судьей ли, магистратом —Но каждый речь держал нередко пред сенатом;Их также видели в сумятице боевСтремящими вперед сверкающих орлов;Рукоплесканьями встречали их в столице.Их больше нет в живых. По мраморной гробницеВоздвигли каждому история и Рим.На бюсты, важные как слава, мы глядимВ музеях и дворцах; но средь толпы случайнойРаскрытый взор их полн своей мечтой, и тайной.И все же вправе мы, сыны иных веков,Ничуть не осквернив победный лавр венков,Сказать порой: Варрон был груб, с тяжелым нравом;Эмилий промах дал; был Цицерон неправым.Коль так относимся мы к славным мертвецам,Как смеешь требовать, — ты, меж холопов хам,Кто до усталости был всеми презираем, —Чтоб я тебя не звал открыто негодяем!С тобой учтивым будь: ведь ты же — гражданин(Кого бы выгнали из Спарты и Афин)!Ты всем известен был, дружок домов игорных,Вертепов, кабаков и прочих мест позорных;Тебя видали ведь — то где-то за угломВо тьме, то на крыльце у входа в некий дом,Где красный рдел фонарь, мигающий под ветром, —С дрожащей головой, прикрытой мятым фетром.Венчанный шут в мундир теперь облек твой стан,Но жизнь твоя — лишь фарс, раздувшийся в роман.Мне наплевать, — судье, мыслителю, поэту, —Что, задушив Февраль, тебя в насмешку светуВенчал Декабрь, — тебя, питомца грязных луж.Идите в кабаки, спросите Ванвр, Монруж,Спросите чердаки, лачуги и подвалы!Все скажут вслед за мной, что этот ловкий малыйБыл вором, прежде чем стяжал высокий сан.А! Просишь быть с тобой повежливей, болван?Но ты ж — на высоте! Весь в золоте твой ворот!Спокоен будь. А я — свой крик промчу сквозь город:Глядите, граждане! Себя он Брутом звал,Подлейший иезуит. Он троны низвергал,Теперь он любит их. Он стражем был законов,Теперь он за успех. Итак: «Долой Бурбонов!Ура, Империя! Палату на запор!»Коль барин — Бонапарт, лакею враг Шамбор.И вот — сенатор он; о, счастье и отрада!Но этот негодяй, когда все шло как надо,В чьем сердце «лилий» нет (он сам орал о том),Их на своем плече увидел бы — клеймом.
Лондон, август 1852
