Шарль Бодлер - Цветы зла
БОЧКА НЕНАВИСТИ
Ты, бочка вечная измученных Данаид,О Ненависть! Хоть Месть безумная рукойМогучей без конца в пасть темную вливаетПотоки слез и кровь, текущую рекой,
Но Демон дно твое всё снова пробиваетИ снова Мести труд напрасен вековой.Вотще она тела жертв мертвых воскрешает,Чтоб кровь вновь выпустить из плоти их живой.
Глухая Ненависть, ты злую пьешь отраву,И чем ты больше пьешь, тем жажда всё сильнейИ множится стократ, как Гидры Лернской главы.
Но пьяницам вино целение скорбейПриносит и всегда забыться сном давало,А ты и во хмелю ни разу сна не знала.
НАДТРЕСНУТЫЙ КОЛОКОЛ
Я с грустью светлою внимаю по ночам,Зимою, пред огнем дымящимся и сонным,Давно умолкнувшим, забытым голосам,Что вторят реющим в тумане перезвонам.
Блажен тот колокол, чья грудь еще сильнаИ чей всё слышен звон молитвенный над нами,Когда он кличет нас среди земного сна,Как старый часовой на страже пред шатрами.
Душа надтреснута моя. Напрасно ейПризывом хочется наполнить мрак ночей,И часто глас ее, звуча тоской глухою,
Хрипит, как раненый, забытый после боя,Среди кровавых луж, под грудой мертвецов,Когда он смерти ждет во тьме ночных часов!
СПЛИН
(«Февраль нахмуренный на целый город злится…»)
Февраль нахмуренный на целый город злитсяИ льет из урн своих холодный ток дождейНа бледных жителей кладбищ немых столицыИ смерть — на мрачные дома живых людей.
Худой, облезлый кот то тут, то там ложится,Покоя не найдя для ноющих костей.Поэта старого душа, о черепицыЦепляясь, жалобно зовет глухих друзей.
Печально колокол гудит; шипят поленья;Охрипший бой часов звучит тоской и ленью.Меж тем, в колоде карт, наследьи роковом
Старухи, скошенной водянкою в то лето,Прижалась дама пик к червонному валетуИ с грустью говорит о счастьи их былом.
СПЛИН
(«Не больше б помнил я, проживши ряд веков…»)
Не больше б помнил я, проживши ряд веков.
Стол старый, где лежат средь памятных листковСтихи, любовные записки и тетрадиИ в сложенных счетах волос густые пряди,Скрывает меньше тайн, чем мозг угрюмый мой.Как пирамида он иль склеп всегда немой,Где больше мертвецов лежит, чем в общей яме.
Я — кладбище, навек забытое лучамиЛуны, и черви в нем голодные ползутИ трупы мне родных покойников грызут.Альков я, полный роз сухих, где дни свиданийЖивут еще в шелках старинных одеяний,Где лики грустные портретов на стенеВдыхают мед духов, разлитый в тишине.— Что дольше может быть тех дней, текущих вяло,Когда под снежными сугробами усталоСкучает дух, ничем уже не увлечен,И вечным кажется его тяжелый сон.
Отныне стало ты, о вещество живое,Гранитом, мучимым неясною тоскою,Заснувшим в глубине пустыни гробовой.— Сфинкс древний, суетной незнаемый толпой,Не нужный никому, чья грудь, застыв печально,Поет лишь при лучах косых зари прощальной.
СПЛИН
(«Похож на короля дождливой я страны…»)
Похож на короля дождливой я страны.Ему богатства, власть и молодость даны,Но душу раннее бессилие смущает.Прогнав толпу льстецов придворных, он скучает.Ничто не веселить его, ни своры псов,Ни гибнущий народ пред окнами дворцов.Любимый шут, смешить умевший господина,Не может уж стереть со лба его морщины.Уж ложе, всё в гербах, им в гроб превращено;И фрейлины, любить готовые равноВладыку всякого, нескромностью нарядаНе в силах распалить его тупого взгляда.Напрасно врач его все знанья приложил;Он яда смертного не мог извлечь из жил,И даже теплою, кровавой Римской ванной,Которой старики огонь вернуть желанныйСтремятся, не согрел он трупа, где течетНе кровь, а мутная струя Летейских вод.
СПЛИН
(«Когда нависшие, как крышка, давят тучи…»)
Когда нависшие, как крышка, давят тучиНа душу, ставшую добычею скорбей,И скучный небосвод, сквозь саван свой линючий,На нас льет черный день, печальнее ночей;
Когда становится земля сырой темницей,Где, словно рой мышей летучих, вдоль стеныЖеланья кружатся пугливой вереницейИ биться крыльями о свод осуждены;
Когда дождь падает широкими струями,В которых видится решетка нам тюрьмы,И гнусных пауков, нам липкими сетямиМозг оплетающих, прогнать не в силах мы, —
Колокола тогда внезапно, в исступленьи,Возводят к небесам невыносимый вой,Как сонм блуждающих, бездомных привидений,Упорно стонущих над нашей головой;
— И похоронные проходят шагом дрогиНемою чередой в уме моем; призывНадежды смолк, и Страх царит в земном остроге,На черепе моем флаг черный водрузив.
НАВАЖДЕНИЕ
Леса, вы мне страшны, как темные соборы;Ваш голос как орган; в истерзанных сердцахНаходят отклики глухие ваши хоры,И та же в них живет скорбь вечная и страх.
Будь проклят, Океан! Твой ропот и волненьеВ уме отражены, и горький смех людейПлененных, где звучат и стоны и хуленье,Мне в смехе слышится мучительном морей.
О, как бы, Ночь, любил тебя я, без сияньяЗвезд, шепчущих нам речь знакомую огней.Ведь я ищу пустынь, и бездны, и теней;
Но темнота сама полна воспоминаний,И всё рисует глаз на черном полотнеТуманный сонм существ, когда-то близких мне.
ЖАЖДА НЕБЫТИЯ
Ум мрачный, много раз захваченный борьбою,Надежда уж твои не правит удилаИ бросила тебя. Пора твоя прошла.Конь старый, без стыда ложись перед судьбою.
О сердце, покорись; спи с леностью тупою.
Усталый, бедный ум; вся жизнь уж протекла,Нет вкуса у любви, и пресен запах боя;Прощайте, меди песнь и нежный вздох гобоя;Мечта, не соблазняй угрюмого чела.Весна прелестная напрасно расцвела.И время с каждою минутой роковоюХоронит ум, как снег застывшие тела.Гляжу на целый мир я с птичьего крылаИ скрыться не хочу под крышею былою.Лавина, хочешь ли увлечь меня с собою?
АЛХИМИЯ СТРАДАНИЯ
Один в тебя влагает жар,Другой влагает грусть, Природа.Что одному — могилы своды,Другому — жизни светлый дар.
Гермес неведомый, навеявНавеки страх, мне помогал.И я другим Мидасом стал,Печальнейшим из чародеев.
Преображаю злато в медьИ небо в ад. Я должен зреть,Как в тучах, словно в плащанице,
Труп осужден родимый тлеть.И там, где Млечный Путь струится,Я строю мрачные гробницы.
СОЧУВСТВЕННЫЙ УЖАС
От выси мертвенной и странной,Как дней твоих угрюмый бред,Катя мысли в ум туманныйНисходят? Грешник, дай ответ!
— Стремлюсь я жадно, неустанно,Неверным призракам вослед.Но, как Овидий, я не стануСкорбеть о рае юных лет.
В борьбе небесных очертанийГордыня дум отражена.Туч надмогильных пелена
Грустна, как саваны мечтаний.И небеса горят в огнеГеенны, духом близкой мне.
САМОИСТЯЗАТЕЛЬ
Тебя ударю я спокойноИ равнодушно, как мясник.И слез живительный родникЯ вызову в пустыне знойной!
Немой поток соленых водТвои излить заставлю вежды.Мое желанье, в час надежды,На влаге горькой уплывет,
Как парусник зарей туманной,И сердце сладко опьянятРыдания и прозвучатВеселым боем барабана.
Ведь я фальшивый резкий звукВ громах симфонии священной.Я внял Иронии презреннойИ стал рабом нечистых рук.
Она меня лишила веры.Всю кровь яд черный напитал.Я — мгла зловещая зеркал,В которых виден лик Мегеры!
Я — рана красная и нож;Пощечин злых удар и щеки;Распятый раб и крест жестокий;Я и палач, и жертва тож.
Я сердца моего унылыйВампир — один из ряда тех,Кому назначен вечный смехВзамен улыбки легкокрылой!
НЕИЗМЕНИМОЕ
