Шарль Бодлер - Цветы зла

Сборник стихотворений классика французской литературы Шарля Бодлера, яркого представителя Франции 20—70-х годов XIX века. Бодлером и сейчас одни будут увлечены, другие возмущены. Это значит, что его произведения до сих пор актуальны.

v 1.0 – создание fb2-документа – ©Jurgen, август 2007 г.

Шарль Бодлер

Цветы Зла

Непогрешимому Поэту

всесильному чародею

французской литературы

моему дорогому и уважаемому

учителю и другу

Теофилю Готье

как выражение полного преклонения

посвящаю

ЭТИ БОЛЕЗНЕННЫЕ ЦВЕТЫ

Предисловие

Безумье, скаредность, и алчность, и развратИ душу нам гнетут, и тело разъедают;Нас угрызения, как пытка, услаждают,Как насекомые, и жалят и язвят.

Упорен в нас порок, раскаянье – притворно;За все сторицею себе воздать спеша,Опять путем греха, смеясь, скользит душа,Слезами трусости омыв свой путь позорный.

И Демон Трисмегист, баюкая мечту,На мягком ложе зла наш разум усыпляет;Он волю, золото души, испепеляет,И, как столбы паров, бросает в пустоту;

Сам Дьявол нас влечет сетями преступленьяИ, смело шествуя среди зловонной тьмы,Мы к Аду близимся, но даже в бездне мыБез дрожи ужаса хватаем наслажденья;

Как грудь, поблекшую от грязных ласк, грызетВ вертепе нищенском иной гуляка праздный,Мы новых сладостей и новой тайны грязнойИща, сжимаем плоть, как перезрелый плод;

У нас в мозгу кишит рой демонов безумный.Как бесконечный клуб змеящихся червей;Вдохнет ли воздух грудь – уж Смерть клокочет в нейВливаясь в легкие струей незримо-шумной.

До сей поры кинжал, огонь и горький ядЕще не вывели багрового узора;Как по канве, по дням бессилья и позора,Наш дух растлением до сей поры объят!

Средь чудищ лающих, рыкающих, свистящихСредь обезьян, пантер, голодных псов и змей,Средь хищных коршунов, в зверинце всех страстейОдно ужасней всех: в нем жестов нет грозящих

Нет криков яростных, но странно слиты в немВсе исступления, безумства, искушенья;Оно весь мир отдаст, смеясь, на разрушенье.Оно поглотит мир одним своим зевком!

То – Скука! – облаком своей houka[1] одетаОна, тоскуя, ждет, чтоб эшафот возник.Скажи, читатель-лжец, мой брат и мой двойникТы знал чудовище утонченное это?![2]

СПЛИН И ИДЕАЛ

I. Благословение

Когда веленьем сил, создавших все земное,Поэт явился в мир, унылый мир тоски,Испуганная мать, кляня дитя родное,На Бога в ярости воздела кулаки.

«Такое чудище кормить! О, правый Боже,Я лучше сотню змей родить бы предпочла,Будь трижды проклято восторгов кратких ложе,Где искупленье скверн во тьме я зачала!

За то, что в матери уроду, василиску,На горе мужу Ты избрал меня одну,Но, как ненужную любовную записку,К несчастью, эту мразь в огонь я не швырну,

Я Твой неправый гнев обрушу на орудьеТвоей недоброты, я буду тем горда,Что это деревце зачахнет на безлюдьеИ зачумленного не принесет плода».

Так, не поняв судеб и ненависти пенуГлотая в бешенстве и свой кляня позор,Она готовится разжечь, сойдя в Геенну,Преступным матерям назначенный костер.

Но ангелы хранят отверженных недаром,Бездомному везде под солнцем стол и кров,И для него вода становится нектаром,И корка прелая – амброзией богов.

Он с ветром шепчется и с тучей проходящей,Пускаясь в крестный путь, как ласточка в пол" тИ Дух, в пучине бед паломника хранящий,Услышав песнь его, невольно слезы льет.

Но от его любви шарахается каждый,Но раздражает всех его спокойный взгляд,Всем любо слышать стон его сердечной жаждыИспытывать на нем еще безвестный яд.

Захочет он испить из чистого колодца,Ему плюют в бадью. С брезгливостью ханжиОтталкивают все, к чему он прикоснется,Чураясь гением протоптанной межи.

Его жена кричит по рынкам и трактирам:За то, что мне отдать и жизнь и страсть он мог,За то, что красоту избрал своим кумиром,Меня озолотит он с головы до ног.

Я нардом услажусь и миррой благовонной,И поклонением, и мясом, и вином.Я дух его растлю, любовью ослепленный.И я унижу все божественное в нем.

Когда ж наскучит мне весь этот фарс нелепыйЯ руку наложу покорному на грудь,И эти ногти вмиг, проворны и свирепы,Когтями гарпии проложат к сердцу путь.

Я сердце вылущу, дрожащее как птицаВ руке охотника, и лакомым кускомВо мне живущий зверь, играя, насладится,Когда я в грязь ему швырну кровавый ком.

Но что ж Поэт? Он тверд. Он силою прозреньяУже свой видит трон близ Бога самого.В нем, точно молнии, сверкают озаренья,Глумливый смех толпы скрывая от него.

«Благодарю, Господь! Ты нас обрек несчастьям,Но в них лекарство дал для очищенья нам,Чтоб сильных приобщил к небесным сладострастьямСтраданий временных божественный бальзам.

Я знаю, близ себя Ты поместишь Поэта,В святое воинство его Ты пригласил.Ты позовешь его на вечный праздник света,Как собеседника Властей, Начал и Сил.

Я знаю, кто страдал, тот полон благородства,И даже ада месть величью не страшна,Когда в его венце, в короне первородства,Потомство узнает миры и времена.

Возьми все лучшее, что создано Пальмирой,Весь жемчуг собери, который в море скрыт.Из глубины земной хоть все алмазы вырой, —Венец Поэта все сиянием затмит.

Затем что он возник из огненной стихииИз тех перволучей, чья сила так светла,Что, чудо Божие, пред ней глаза людскиеТемны, как тусклые от пыли зеркала».[3]

II. Альбатрос

Когда в морском пути тоска грызет матросов,Они, досужий час желая скоротать,Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов,Которые суда так любят провожать.

И вот, когда царя любимого лазуриНа палубе кладут, он снежных два крыла,Умевших так легко парить навстречу бури,Застенчиво влачит, как два больших весла

Быстрейший из гонцов, как грузно он ступает!Краса воздушных стран, как стал он вдруг смешон!Дразня, тот в клюв ему табачный дым пускает,Тот веселит толпу, хромая, как и он.

Поэт, вот образ твой! Ты также без усильяЛетаешь в облаках, средь молний и громов,Но исполинские тебе мешают крыльяВнизу ходить, в толпе, средь шиканья глупцов.[4]

III. Полёт

Высоко над водой, высоко над лугами,Горами, тучами и волнами морей,Над горней сферой звезд и солнечных лучейМой дух, эфирных волн не скован берегами,

Как обмирающий на гребнях волн пловец,Мой дух возносится к мирам необозримым;Восторгом схваченный ничем не выразимым,Безбрежность бороздит он из конца в конец!

Покинь земной туман нечистый, ядовитый;Эфиром горних стран очищен и согрет,Как нектар огненный, впивай небесный свет,В пространствах без конца таинственно разлитый

Отягощенную туманом бытия,Страну уныния и скорби необъятнойПокинь, чтоб взмахом крыл умчаться безвозвратноВ поля блаженные, в небесные края!..

Блажен лишь тот, чья мысль, окрылена зарею,Свободной птицею стремится в небеса, —Кто внял цветов и трав немые голоса,Чей дух возносится высоко над землею![5]

IV. Соответствия

Природа – строгий храм, где строй живых колоннПорой чуть внятный звук украдкою уронит;Лесами символов бредет, в их чащах тонетСмущенный человек, их взглядом умилен.

Как эхо отзвуков в один аккорд неясный,Где все едино, свет и ночи темнота,Благоухания и звуки и цветаВ ней сочетаются в гармонии согласной.

Есть запах девственный; как луг, он чист и свят,Как тело детское, высокий звук гобоя;И есть торжественный, развратный аромат —

Слиянье ладана и амбры и бензоя:В нем бесконечное доступно вдруг для нас,В нем высших дум восторг и лучших чувств экстаз![6]

V. Люблю тот век нагой, когда, теплом богатый...