Михаил Яснов - Пылая страстью к Даме. Любовная лирика французских поэтов

Одиночество

Когда на склоне дня, в тени усевшись дубаИ грусти полн, гляжу с высокого холмаНа дол, у ног моих простершийся, мне любоСледить, как все внизу преображает мгла.

Здесь плещется река волною возмущеннойИ мчится вдаль, стремясь неведомо куда;Там стынет озеро, в чьей глади вечно соннойМерцает только что взошедшая звезда.

Пока за гребень гор, где мрачный бор теснится,еще цепляется зари последний луч,Владычицы теней восходит колесница,Уже осеребрив края далеких туч.Меж тем, с готической срываясь колокольни,Вечерний благовест по воздуху плывет,И медным голосом, с звучаньем жизни дольнейСливающимся в хор, внимает пешеход.

Но хладною душой и чуждой вдохновеньюНа это зрелище взирая без конца,Я по земле влачусь блуждающею тенью:Ах, жизнетворный диск не греет мертвеца!

С холма на холм вотще перевожу я взоры,На полдень с севера, с заката на восход.В свой окоем включив безмерные просторы,Я мыслю: «Счастие нигде меня не ждет».

Какое дело мне до этих долов, хижин,Дворцов, лесов, озер, до этих скал и рек?Одно лишь существо ушло – и, неподвиженВ бездушной красоте, мир опустел навек!

В конце ли своего пути или в началеСтоит светило дня, его круговоротТеперь без радости слежу я и печали:Что нужды в солнце мне? Что время мне несет?

Что, кроме пустоты, предстало б мне в эфире,Когда б я мог лететь вослед его лучу?Мне ничего уже не надо в этом мире,Я ничего уже от жизни не хочу.

Но, может быть, ступив за грани нашей сферы,Оставив истлевать в земле мой бренный прах,Иное солнце – то, о ком я здесь без мерыМечтаю, – я в иных узрел бы небесах!

Там чистых родников меня пьянила б влага,Там вновь обрел бы я любви нетленной светИ то высокое, единственное благо,Которому средь нас именованья нет!

Зачем же не могу, подхвачен колесницейАвроры, мой кумир, вновь встретиться с тобой!Зачем в изгнании мне суждено томиться?Что общего еще между землей и мной?

Когда увядший лист слетает на поляну,Его подъемлет ветр и гонит под уклон;Я тоже желтый лист, и я давно уж вяну;Неси ж меня отсель, о бурный аквилон!

Виктор Гюго (1802–1885)

«Когда все вишни мы доели…»

Когда все вишни мы доели,Она насупилась в углу.– Я предпочла бы карамели.Как надоел мне твой Сен-Клу!

Еще бы – жажда! Пару ягодКак тут не съесть? Но погляди:Я, верно, не отмою за годНи рта, ни пальцев! Уходи!

Под колотушки и угрозыЯ слышал эту дребедень.Июнь! Июнь! Лучи и розы!Поет лазурь, и молкнет тень.

Прелестную смиряя буку,Сквозь град попреков и острот,Я ей обтер цветами рукуИ поцелуем – алый рот.

Женщине

Душа ее прелестна.

Дитя, будь я царем, я отдал бы державу,Порфир моих дворцов, и царственный убор,Поверженный народ, и трон мой величавый,И весь могучий флот, в морях стяжавший славу,Вам за единый взор!

Будь я всевышний бог, я подарил бы горы,И хаос вековой, и шелест сонных струй,И сонмы демонов, и ангельские хоры,Пространство, и миры, и горние просторыТебе за поцелуй!

«О, будь вы молоды, стары, бедны, богаты…»

Quién no ama, no vive[1].

О, будь вы молоды, стары, бедны, богаты,Но коль во тьме ночной, угрюмой и косматой,Вам не мерещился легчайший шум шаговИ платье белое не представлялось взору, —То платье, что во тьме, подобно метеору,Сверкающей чертой пронзает мглы покров;Коль вам пришлось узнать лишь по стихамвлюбленных,Страданьем, радостью и страстью опаленных,Блаженство высшее, без меры и границ, —Незримо властвовать над чьим-то сердцем милымИ видеть пред собой, подобные светилам,Любимые глаза в тени густых ресниц;

Коль не случалось вам под окнами усталоЖдать окончания блистательного балаИ выхода толпы разряженных гостей,Чтоб в свете фонаря увидеть на мгновеньеПрелестного лица весеннее цветеньеИ голубой огонь единственных очей;

Коль не терзались вы ни ревностью, ни мукой,Узрев в чужих руках вам дорогую руку,Уста соперника – у розовой щеки;Коль не следили вы с угрюмым напряженьемЗа вальса медленным и чувственным круженьем,Срывающим с цветов душистых лепестки;

Коль не бродили вы среди холмов лесистых,Отдавшись вихрю чувств, божественных и чистых;Коль поздним вечером, в тот молчаливый час,Когда на небе звезд мерцает вереница,Вдвоем, под тенью лип, вы не сближали лица,Шепчась, хотя никто не мог услышать вас;Коль дрожь руки в руке была вам незнакома;Коль, услыхав слова «люблю тебя», вы домаНе повторяли их потом все вновь и вновь;Коль жалости в себе не ощущали к тронамИ к тем, кто жаждет их, кто тянется к коронам,Забыв о том, что есть великая любовь;

Коль по ночам, когда, одетый мглы убором,Молчит Париж с его готическим собором,С саксонской башнею, с громадами домов,Когда полет часов безудержен и волен,Когда, двенадцать раз срываясь с колоколен,Они влекут вослед рой несказанных снов;

Коль вам не довелось тогда, в тиши дремотной,Пока вдали от вас, свежа и беззаботна,Она вкушает сон, – метаться, и стонать,И горько слезы лить, и звать ее часами,В надежде, что она появится пред вами,И горький свой удел бессильно проклинать;

Коль взоры женщины, вам душу обновляя,Не открывали врат неведомого рая;Коль ради той, чьи дни спокойны и легки,Кто в ваших горестях лишь ищет развлечений,Не приняли бы вы и смерти и мучений, —Любви не знали вы, не знали вы тоски!

«Взгляни на эту ветвь: она суха, невзрачна…»

Какие нежные шептала уверенья

Алина в пору роз и вешнего цветенья!

О легкий ветерок, ты мимо пролетал

И, верно, все богам беспечно разболтал.

Взгляни на эту ветвь: она суха, невзрачна,Упрямо хлещет дождь по ней струей прозрачной,Но лишь уйдет зима и скроется вдали —Появятся на ней зеленые листочки,И спросишь ты тогда: как тоненькие почкиСквозь черствую кору прорезаться могли?

Спроси ж меня: зачем, когда к душе угрюмой,К душе, истерзанной тоской и тяжкой думой,Ты прикасаешься, о милая, любя, —Зачем, как прежде, кровь мне наполняет жилы,Зачем душа в цвету, раскрывшись с новой силой,Стихи, как лепестки, роняет вкруг себя?

Затем, что для всего есть время в мире этом,Что мгла сменяется луны дрожащим светом,Что радость следовать за горестью должна,Что нужен ураган и нужен ветер зыбкий,Что мне, скорбящему, даны твои улыбки,Что кончилась зима и что пришла весна.

«Чтоб я твою мечту наполнить мог собою…»

Чтоб я твою мечту наполнить мог собою,Когда ты ждешь меня, утомлена ходьбою,Под тенью дерева, у озера, одна,И смотришь вниз, туда, где сонная долинаДымится, заткана туманной паутиной,Как чаша дивная, куреньями полна, —

Пусть все, что видишь ты, – поля и косогоры,Кустарники в цвету, душистые просторы,Багряный луч в окне,Тропинки узкие, что вьются меж селений,Овраги, где листвы узорчатые тениКолышутся на дне, —

Пусть этот дом, и сад, и лес, и луг, и туча,Чью тень далекую поглотит полдень жгучий,Пусть все неясное, что там, вдали, дрожит,Пусть зрелые плоды, пусть небосвода просинь,Пусть кистью сентября расписанная осень,Пусть все, что вкруг тебя, поет, звенит, жужжит, —

Пусть эта цепь вещей, звено которой – ива,Что отдых твой хранит так нежно и ревниво,К тебе листы клоня, —И волны, и земля, и солнца свет, и колос —Пусть станет все душой, пусть обретет свойголосИ назовет меня!

«Мой стих вспорхнул бы над лугами…»

Мой стих вспорхнул бы над лугами,Нашел бы он ваш сад и дом,Когда бы мог взмахнуть крылами,Как птица в небе голубом.

Горячий, чистый, словно пламя,Он отыскал бы ваш очаг,Когда бы мог взмахнуть крылами,Как мысль, пронзающая мрак.

Летел бы он всегда за вами,Без отдыха, и день, и ночь,Когда бы мог взмахнуть крыламиИ, как любовь, умчаться прочь.

Зиме конец