Ярослав Смеляков - Стихи

1957

Даешь!

Купив на попутном вокзалевсе краски, что были, подряд,два друга всю ночь рисовали,пристроясь на полке, плакат.

И сами потом восхищенно,как знамя пути своего,снаружи на стенке вагонаприладили молча его.

Плакат удался в самом деле,мне были как раз по нутруна фоне тайги и метелидва слова: «Даешь Ангару!»

Пускай, у вагона помешкав,всего не умея постичь,зеваки глазеют с усмешкойна этот пронзительный клич.

Ведь это ж не им на потехупо дальним дорогам странысюда докатилось, как эхо,словечко гражданской войны.

Мне смысл его дорог ядреный,желанна его красота.От этого слова бароныбежали, как черт от креста.

Ты сильно его понимала,тридцатых годов молодежь,когда беззаветно оралана митингах наших: «Даешь!»

Винтовка, кумач и лопатаживут в этом слове большом.Ну что ж, что оно грубовато, —мы в грубое время живем.

Я против словечек соленых,но рад побрататься с таким:ведь мы-то совсем не в салонахисторию нашу творим.

Ведь мы и доныне, однако,живем, ни черта не боясь.Под тем восклицательным знакомсоветская власть родилась!

Наш поезд все катит и катит,с дороги его не свернешь,и ночью горит на плакатевоскресшее слово: «Даешь!»

1957

Призывник

Под пристани гомон прощальныйв селе, где обрыв да песок,на наш пароходик недальнийс вещичками сел паренек.

Он весел, видать, и обижен,доволен и вроде как нет,уже под машинку острижен,еще по-граждански одет.

По этой-то воинской стрижке,по блеску сердитому глазмы в крепком сибирском парнишкесолдата признали сейчас.

Стоял он на палубе сирои думал, как видно, что онот прочих речных пассажировнезримо уже отделен.

Он был одинок и печаленсреди интересов чужих:от жизни привычной отчалил,а новой еще не достиг.

Не знал он, когда между намистоял с узелочком своим,что армии красное знамяуже распростерлось над ним.

Себя отделив и принизив,не знал он, однако, того,что слава сибирских дивизийуже осенила его.

Он вовсе не думал, парнишка,что в штатской одежде у насвоенные красные книжкитихонько лежат про запас.

Еще понимать ему рано,что связаны службой однойвеликой войны ветераныи он, призывник молодой.

Поэтому, хоть небогато —нам не с чего тут пировать, —мы, словно бы младшего брата,решили его провожать.

Решили хоть чуть, да отметить,хоть что, но поставить ему.А что мы там пили в буфете,сейчас вспоминать ни к чему.

Но можно ли, коль без притворства,а как это есть говорить,каким-нибудь клюквенным морсомсолдатскую дружбу скрепить?

1957

Зимняя ночь

Татьяне

Не надо роскошных нарядов,в каких щеголять на балах, —пусть зимний снежок Ленинградатебя одевает впотьмах.

Я радуюсь вовсе недаромусталой улыбке твоей,когда по ночным тротуарамидем мы из поздних гостей.

И, падая с темного неба,в тишайших державных ночахкристальные звездочки снегаблестят у тебя на плечах.

Я ночью спокойней и строже,и радостно мне потому,что ты в этих блестках похожана русскую зúму-зимý.

Как будто по стежке-дорожке,идем по проспекту домой.Тебе бы еще бы сапожкида белый платок пуховой.

Я, словно родную науку,себе осторожно твержу,что я твою белую рукупокорно и властно держу…

Когда открываются рынки,у запертых на ночь дверейс тебя я снимаю снежинки,как Пушкин снимал соболей.

1958

Первая получка

Как золотящаяся тучка,какую сроду не поймать,мне утром первая получкасегодня вспомнилась опять.

Опять настойчиво и плавностучат машины за стеной,а я, фабзавучник недавний,стою у кассы заводской.

И мне из тесного оконцаза честный и нелегкий трудеще те первые червонцыс улыбкой дружеской дают.

Мне это вроде бы обычно,и я, поставя росчерк свой,с лицом, насильно безразличным,ликуя, их несу домой.

С тех пор не раз — уж так случилось,тут вроде нечего скрывать —мне в разных кассах приходилосьза песни деньги получать.

Я их писал не то чтоб кровью,но все же времени чертыизображал без суесловьяи без дешевой суеты.

Так почему же нету сновав день гонорара моегоне только счастья заводского,но и достоинства того?

Как будто занят пустякамисредь дел суровых и больших,и вроде стыдно жить стихами,и жить уже нельзя без них.

1958

Спичечный коробок

По старинной привычке,безобидной притом,обязательно спичкиесть в кармане моем.

Заявленье такоене в урок, не в упрек,но всегда под рукою —вот он тут — коробок.

И могу я при этом,как положено быть,закурить сигаретуиль кому посветить.

Тут читателю в пору —я на это не зол —усмехнуться с укором:«Тоже тему нашел».

Ни к чему уверенья:лучше вместе, вдвоеммы по стихотвореньюосторожно пойдем.

То быстрее, то тишеподвигаясь вперед,прямо к фабрике спичекнас оно приведет.

Солнце греет несильнопо утрам в октябре.Острый привкус осинына фабричном дворе.

Вся из дерева тоже,из сосны привозной,эта фабричка схожасо шкатулкой резной.

И похоже, что кто-то,теша сердце свое,чистотой и работойвсю наполнил ее.

Тут все собрано, сжато,все стоит в двух шагах,мелкий стук автоматовв невысоких цехах.

Шебаршит деловитов коробках мелкота —словно шла через ситовся продукция та.

Озираясь привычно,я стою в стороне.Этот климат фабричныйдорог издавна мне.

Тот же воздух полезный,тот же пристальный труд,только вместо железарежут дерево тут.

И большими рукамивсю работу ведету котлов, за станкамитот же самый народ.

Не поденная масса,не отходник, не гость —цех рабочего класса,пролетарская кость.

Непоспешным движеньемгде-нибудь на ветруя с двойным уваженьемв пальцы спичку беру.

Повернувшись спиною,огонек как могуприкрываю рукоюи второй — берегу,

Ощущая потребность,чтобы он на дворедогорал не колеблясь,как в живом фонаре.

1958

Столовая на окраине

Люблю рабочие столовки,весь их бесхитростный уют,где руки сильные неловкоиз пиджака или спецовкирубли и трешки достают.

Люблю войти вечерним часомв мирок, набитый жизнью, тот,где у окна стеклянной кассытеснится правильный народ.

Здесь стены вовсе не богаты,на них ни фресок, ни ковров —лишь розы плоские в квадратахполуискусных маляров.

Несут в тарелках борщ горячий,лапша колышется, как зной,и пляшут гривеннички сдачиперед буфетчицей одной.

Тут, взяв что надо из окошка,отнюдь не кушают — едят,и гнутся слабенькие ложкив руках окраинных девчат…

Здесь, обратя друг к дружке лица,нехитрый пробуя салат,из магазина продавщицыв халатах синеньких сидят.

Сюда войдет походкой спорой,самим собой гордясь в душе,в таком костюмчике, которыйпод стать любому атташе,

В унтах, подвернутых как надо,с румянцем крупным про запас,рабочий парень из бригады,что всюду славится сейчас.

Сюда торопятся подростки,от нетерпенья трепеща,здесь пахнет хлебом и известкой,здесь дух металла и борща.

Здесь все открыто и понятно,здесь все отмечено трудом,мне все близки и все приятны,и я не лишний за столом.

1958