Ярослав Смеляков - Стихи
1956
Уголь
На какой — не запомнилось — стройкегода три иль четыре назадмне попался исполненный бойкобезымянной халтуры плакат.
Без любви и, видать, без опаскинекий автор, довольный собой,написал его розовой краскойи добавил еще голубой.
На бумаге, от сладости липкой,возвышался, сияя, копери конфетной сусальной улыбкойулыбался пасхальный шахтер.
Ах, напрасно поставил он точку!Не хватало еще в уголкехерувимчика иль ангелочкас обязательством, что ли, в руке…
Ничего от тебя не скрывая,заявляю торжественно я,что нисколько она не такая,горняков и шахтеров земля.
Не найдешь в ней цветов изобилья,не найдешь и садов неземных —дымный ветер, замешанный пылью,да огни терриконов ночных.
Только тем, кто подружится с нею,станет близкой ее красота.И суровей она и сильнее,чем подделка дешевая та.
Поважнее красот ширпотреба,хоть и эти красоты нужны,по заслугам приравненный к хлебучерный уголь рабочей страны.
Удивишься на первых порах ты,как всесильность его велика.Белый снег, окружающий шахту,потемнел от того уголька.
Здесь на всем, от дворцов до палаток,что придется тебе повстречать,ты увидишь его отпечатоки его обнаружишь печать.
Но находится он в подчиненье,но и он покоряется самчеловечьим уму и уменью,человеческим сильным рукам.
Перед ним в подземельной темницена колени случается стать,но не с тем, чтоб ему поклониться,а затем, чтоб способнее брать.
Ничего не хочу обещать я,украшать не хочу ничего,но машины и люди, как братья,не оставят тебя одного.
И придет, хоть не сразу, по правус орденами в ладони своейвсесоюзная гордая славав общежитие бригады твоей.
1956
Магнитка
От сердца нашего избытка,от доброй воли, так сказать,мы в годы юности Магниткойтебя привыкли называть.
И в этом — если разобраться,припомнить и прикинуть вновь —нет никакого панибратства,а просто давняя любовь.
Гремят, не затихая, марши,басов рокочущая медь.За этот срок ты стала старшеи мы успели постареть.
О днях ушедших не жалея,без общих фраз и пышных словстрана справляет юбилеилюдей, заводов, городов.
Я просто счастлив тем, что помню,как праздник славы и любви,и очертанья первой домны,и плавки первые твои.
Я счастлив помнить в самом деле,что сам в твоих краях бывали у железной колыбелив далекой юности стоял.
Вновь гордость старая проснулась,припомнилось издалека,что в пору ту меня коснуласьтвоя чугунная рука.
И было то прикосновеньепод красным лозунгом трудакак словно бы благословеньесамой индустрии тогда.
Я просто счастлив тем, однако,что помню зимний твой вокзал,что ночевал в твоих бараках,в твоих газетах выступал.
И, видно, я хоть что-то стою,когда в начале всех дорогхотя бы строчкою одноютебе по-дружески помог.
1957
В дороге
Шел поезд чуть ли не неделю.За этот долгий срок к немупривыкнуть все уже успели,как к общежитью своему.
Уже опрятные хозяйки,освоясь с поездом сполна,стирали в раковинах майкии вышивали у окна.
Уже, как важная приметаорганизации своей,была прибита стенгазетав простенке около дверей.
Своя мораль, свои словечки,свой немудреный обиход.И, словно где-то на крылечке,толпился в тамбуре народ.
Сюда ребята выходиливести солидный разговоро том, что видели, как жили,да жечь нещадно «Беломор».
Здесь пели плотные подружки,держась за поручни с бочков,самозабвенные частушкипод дробь высоких каблучков.
Конечно, это вам не в зале,где трубы медные ревут:они не очень-то плясали,а лишь приплясывали тут.
Видать, еще не раз с тоскоюпарнишкам в праздничные днив фабричном клубе под Москвоюсо вздохом вспомнятся они.
…Как раз вот тут-то между нами,весь в угле с головы до ног,блестя огромными белками,возник внезапно паренек.
Словечко вставлено не зря же —я к оговоркам не привык, —он не вошел, не влез и дажене появился, а возник.
И потеснился робко в угол.Как надо думать, оттого,что в толчее мельчайший угольс одежки сыпался его.
Через минуту, к общей чести,все угадали без труда:он тоже ехал с нами вместена Ангару, в Сибирь, туда.
Но только в виде подготовкибесед отнюдь не посещали никакой такой путевкини от кого не получал.
И на разубранном вокзале,сквозь полусвет и полутьму,его друзья не целовалии туша не было ему.
Какой уж разговор об этом!Зачем лукавить и ханжить?Он даже дальнего билетане мог по бедности купить.
И просто ехал верным курсомна крыше, в угольной пыли,то ль из орловской, то ль из курской,мне не запомнилось, земли.
В таком пути трудов немало.Не раз на станции большойего милиция снималаи отпускала: бог с тобой!
И он, чужих чураясь взглядов,сторонкой обходя вокзал,как будто это так и надо,опять на крышу залезал.
И снова на железной койкедышал осадками тепла.Его на север жажда стройки,как одержимого, влекла.
Одним желанием объятый,одним движением томим…Так снилась в юности когда-тоМагнитка сверстникам моим.
В его глазах, таких открытых,как утром летнее окно,ни зависти и ни обиды,а дружелюбие одно.
И — никакого беспокойства,и от расчета — ничего.Лишь ожидание геройстваи обещание его.
1957
Земляника
Средь слабых луж и предвечерних бликов,на станции, запомнившейся мне,две девочки с лукошком земляникизастенчиво стояли в стороне.
В своих платьишках, стираных и старых,они не зазывали никого,два маленькие ангела базара,не тронутые лапами его.
Они об этом думали едва ли,хозяечки светающих полян,когда с недетским тщаньем продавалиту ягоду по два рубля стакан.
Земли зеленой тоненькие дочки,сестренки перелесков и криниц,и эти их некрепкие кулечкииз свернутых тетрадочных страниц,
Где тихая работа семилетки,свидетельства побед и неудачи педагога красные отметкипод кляксами диктантов и задач…
Проехав чуть не половину мира,держа рублевки смятые в руках,шли прямо к их лукошку пассажирыв своих пижамах, майках, пиджаках.
Не побывав на маленьком вокзале,к себе кулечки бережно прижав,они, заметно подобрев, влезалив уже готовый тронуться состав.
На этот раз, не поддаваясь качке,на полку забираться я не стал —ел ягоды. И хитрые задачкипо многу раз пристрастно проверял.
1957
Даешь!
