Шарль Бодлер - Цветы зла
LXXX. Алхимия скорби
Один рядит тебя в свой пыл,Другой в свою печаль, Природа.Что одному гласит: «Свобода!» —Другому: «Тьма! Покой могил!»
Меркурий! ты страшишь меняСвоею помощью опасной:Мидас алхимик был несчастный —Его еще несчастней я!
Меняю рай на ад; алмазыИскусно превращаю в стразы;Под катафалком облаков
Любимый труп я открываюИ близ небесных береговРяд саркофагов воздвигаю…[89]
LХХХI. Манящий ужас
«Какие помыслы гурьбойСо свода бледного сползают,Чем дух мятежный твой питаютВ твоей груди, давно пустой?»
– Ненасытимый разум мойДавно лишь мрак благословляет;Он, как Овидий, не стенает,Утратив рай латинский свой!
Ты, свод торжественный и строгий,Разорванный, как брег морской,Где, словно траурные дроги,
Влачится туч зловещий строй,И ты, зарница, отблеск ада, —Одни душе пустой отрада![90]
LXXXII. Молитва язычника
Влей мне в мертвую грудь исступленье;Не гаси этот пламень в груди,Страсть, сердец ненасытных томленье!Diva! supplicem ехаudi!
О повсюду витающий дух,Пламень, в недрах души затаенный!К медным гимнам души исступленнойПреклони свой божественный слух!
В этом сердце, что чуждо измены,Будь царицей единственной, Страсть —Плоть и бархат под маской сирены;Как к вину, дай мне жадно припастьК тайной влаге густых сновидений,Жаждать трепета гибких видений![91]
LXXXIII. Крышка
Куда ни обрати ты свой безумный бег —В огонь тропический иль в стужу бледной сферы;Будь ты рабом Христа или жрецом Киферы,Будь Крезом золотым иль худшим меж калек,
Будь вечный домосед, бродяга целый век,Будь без конца ленив, будь труженик без меры, —Ты всюду смотришь ввысь, ты всюду полон верыИ всюду тайною раздавлен, человек!
О Небо! черный свод, стена глухого склепа,О шутовской плафон, разубранный нелепо,Где под ногой шутов от века кровь текла,
Гроза развратника, прибежище монаха!Ты – крышка черная гигантского котла,Где человечество горит, как груды праха![92]
LХХХIV. Полночные терзания
Как иронический вопрос —Полночный бой часов на башне:Минувший день, уже вчерашний,Чем был для нас, что нам принес?– День гнусный: пятница! К тому жеЕще тринадцатое! Что ж,Ты, может быть, умен, хорош,А жил как еретик иль хуже.
Ты оскорбить сумел Христа,Хоть наш Господь, он – Бог бесспорный! —Живого Креза шут придворный, —Среди придворного скотаЧто говорил ты, что представил,Смеша царя нечистых сил?Ты все, что любишь, поносилИ отвратительное славил.
Палач и раб, служил ты злу,Ты беззащитность жалил злобой.Зато воздал ты быколобойВсемирной глупости хвалу.В припадке самоуниженьяЛобзал тупую Косность ты,Пел ядовитые цветыИ блеск опасный разложенья.
И, чтоб забыть весь этот бред,Ты, жрец надменный, ты, чья лираВ могильных, темных ликах мираНашла Поэзии предмет,Пьянящий, полный обаянья, —Чем ты спасался? Пил да ел? —Гаси же свет, покуда цел,И прячься в ночь от воздаянья![93]
LХХХV. Грустный мадригал
Не стану спорить, ты умна!Но женщин украшают слезы.Так будь красива и грустна,В пейзаже зыбь воды нужна,И зелень обновляют грозы.
Люблю, когда в твоих глазах,Во взоре, радостью блестящем,Все подавляя, вспыхнет страх,Рожденный в Прошлом, в черных днях,Чья тень лежит на Настоящем.
И теплая, как кровь, струяИз этих глаз огромных льется,И хоть в моей – рука твоя,Тоски тяжелой не тая,Твой стон предсмертный раздается.
Души глубинные ключи,Мольба о сладострастьях рая!Твой плач – как музыка в ночи,И слезы-перлы, как лучи,В твой мир бегут, сверкая.
Пускай душа твоя полнаСтрастей сожженных пеплом чернымИ гордость проклятых онаВ себе носить обречена,Пылая раскаленным горном,
Но, дорогая, твой кошмар,Он моего не стоит ада,Хотя, как этот мир, он стар,Хотя он полон страшных чарКинжала, пороха и яда.
Хоть ты чужих боишься глазИ ждешь беды от увлеченья,И в страхе ждешь, пробьет ли час,Но сжал ли грудь твою хоть разЖелезный обруч Отвращенья?
Царица и раба, молчи!Любовь и страх – тебе не внове.И в душной, пагубной ночиСмятенным сердцем не кричи:«Мои демон, мы единой крови!»[94]
LХХXVI. Предупредитель
В груди у всех, кто помнит стыдИ человеком зваться может,Живет змея, – и сердце гложет,И «нет» на все «хочу» шипит.
Каким ни кланяйся кумирам, —Предайся никсам иль сатирам, —Услышишь: «Долга не забудь!»
Рождай детей, малюй картины,Лощи стихи, копай руины —Услышишь: «Долог ли твой путь?»
Под игом радости и скукиНи одного мгновенья нет,Когда б не слышался советЖизнь отравляющей гадюки.[95]
LXXXVII. Непокорный
Крылатый серафим, упав с лазури яснойОрлом на грешника, схватил его, кляня,Трясет за волосы и говорит: «Несчастный!Я – добрый ангел твой! узнал ли ты меня?
Ты должен всех любить любовью неизменной:Злодеев, немощных, глупцов и горбунов,Чтоб милосердием ты мог соткать смиренноТоржественный ковер для Господа шагов!
Пока в твоей душе есть страсти хоть немного,Зажги свою любовь на пламеннике Бога,Как слабый луч прильни к Предвечному Лучу!»
И ангел, грешника терзая беспощадно,Разит несчастного своей рукой громадной,Но отвечает тот упорно: «Не хочу!»[96]
LХХХVIII. Далеко, далеко отсюда
Здесь сокровенный твой покой,Где, грудь полузакрыв рукой,Ты блещешь зрелой красотой!
Склонив овал грудей лилейный,Ты внемлешь здесь благоговейноВ тиши рыдание бассейна.
Здесь, Доротея, твой приют;Здесь ветра вой и вод журчаньеТебе, коварное созданье,Песнь колыбельную поют!
Твои все члены нежно льютБензоя вкруг благоуханья;В углу, в истоме увяданья,Цветы тяжелые цветут.[97]
LХХХIХ. Пропасть
Паскаль носил в душе водоворот без дна.– Все пропасть алчная: слова, мечты, желанья.Мне тайну ужаса открыла тишина,И холодею я от черного сознанья.
Вверху, внизу, везде бездонность, глубина,Пространство страшное с отравою молчанья.Во тьме моих ночей встает уродство снаМногообразного, – кошмар без окончанья.
Мне чудится, что ночь – зияющий провал,И кто в нее вступил – тот схвачен темнотою.Сквозь каждое окно – бездонность предо мною.
Мой дух с восторгом бы в ничтожестве пропал,Чтоб тьмой бесчувствия закрыть свои терзанья.– А! Никогда не быть вне Чисел, вне Созданья![98]
XC. Жалобы Икара
В объятиях любви продажнойЖизнь беззаботна и легка,А я – безумный и отважный —Вновь обнимаю облака.
Светил, не виданных от века,Огни зажглись на высоте,Но солнца луч, слепой калека,Я сберегаю лишь в мечте.
Все грани вечного простораИзмерить – грудь желанье жгло, —И вдруг растаяло крылоПод силой огненного взора;
В мечту влюбленный, я сгорю,Повергнут в бездну взмахом крылий,Но имя славного могиле,Как ты, Икар, не подарю![99]
XCI. Задумчивость
Остынь, моя Печаль, сдержи больной порыв.Ты Вечера ждала. Он сходит понемногуИ, тенью тихою столицу осенив,Одним дарует мир, другим несет тревогу.
В тот миг, когда толпа развратная идетВкушать раскаянье под плетью наслажденья,Пускай, моя Печаль, рука твоя ведетМеня в задумчивый приют уединенья,
Подальше от людей. С померкших облаковЯ вижу образы утраченных годов,Всплывает над рекой богиня Сожаленья,
Отравленный Закат под аркою горит,И темным саваном с Востока уж летитБезгорестная Ночь, предвестница Забвенья.[100]
XCII. Самобичевание
К Ж. Ж. Ф.
Я поражу тебя без злобы,Как Моисей твердыню скал,Чтоб ты могла рыдать и чтобыОпять страданий ток сверкал,
Чтоб он поил пески СахарыСоленой влагой горьких слез,Чтоб все мечты, желанья, чарыИх бурный ток с собой унес
В простор безбрежный океана;Чтоб скорбь на сердце улеглась,Чтоб в нем, как грохот барабана,Твоя печаль отозвалась.
Я был фальшивою струной,С небес симфонией неслитной;Насмешкой злобы ненасытнойИстерзан дух погибший мой.
Она с моим слилася стоном,Вмешалась в кровь, как черный яд;Во мне, как в зеркале бездонномМегеры отразился взгляд!
Я – нож, проливший кровь, и рана,Удар в лицо и боль щеки,Орудье пытки, тел куски;Я – жертвы стон и смех тирана!
Отвергнут всеми навсегда,Я стал души своей вампиром,Всегда смеясь над целым миром,Не улыбаясь никогда![101]
XCIII. Неотвратимое
