Екатерина Таубер - Одиночество

ЕКАТЕРИНА ТАУБЕР. ОДИНОЧЕСТВО (Берлин: Парабола, 1935)

Моему отцу

I

«Одиночество каждой души…»

Одиночество каждой души,Кто охватит тебя и измерит?День за днем, пролетая, спешитВ чем-нибудь навсегда разуверить.

И в нелепой дневной суете,Где последние гибнут игрушки,Только плач изменивших мечте,Причитанье убогой старушки.

Долог день на холодной земле,Страшен день, на безумье похожий,Где же отдых блаженный в тепле,Где же, ночь, твое тихое ложе?

«Все часы по-разному стучат…»

Все часы по-разному стучат;Все миры по-разному кружатся.Спит в любви неведомый разлад,Чтоб влюбленным не соединяться;

Чтобы были мы отделеныНеприступной, страшною стеноюИ, как узники, обречены:Биться, биться в стенку головою.

И к другому узнику взыватьЗадыхаясь, месяцы и годы,Хоть пора смириться и понять:Нерушимы каменные своды.

«От счастья стихов не пишут…»

От счастья стихов не пишутИ славы не ищут земной,И сдавленной грудью не дышатПредчувствием жизни иной.

Не плачут весной на рассвете,Страстей покидая плен,А спят, прикорнув, как дети,У чьих-то спокойных колен.

«Глубокий обморок души…»

Глубокий обморок души:Недели скуки, мертвой лени.Подернут дымкой, мир лежит,Бесшумные проходят тени.

И засыпаешь наяву,На вялые роняя рукиСвою усталую главу.Ни гнева, ни любви, ни муки.

И только иногда, во сне,Мечта о небывалой жизни, —О дальней, дальней стороне,О незаслуженной отчизне.

«Лишь нежность, смешанная с болью…»

Лишь нежность, смешанная с болью,С боязнью — это все пройдет,Как тень телег по чернополью,Как первых поцелуев мед —

Нам от рождения знакома,До распыленья суждена;В узор дорог, в убранство домаНепоправимо вплетена.

И только там — за далью новой,Где злой терновник не цветет,Сотрется с радостного словаЗемной непрочности налет.

В поезде

Только дальние огни мерцаютУ подножья посиневших гор,И, меняясь, быстро исчезаетИх несложный, их живой узор.

Вот леса навек закрыли;Вырван с корнем этой жизни хмель.И стучится в ухо четкий молот,Заглушая слабую свирель.

На коленях неподвижны пальцы.Тряский поезд беспощадно скор.Рядом — те же вечные скитальцы,Тот же неутешный разговор, —

О путях неведомых и душных,О колесах, уносящих в муть,О колесах мерных и послушных,Что тебя раздавят где-нибудь.

«В эти октябрьские, рыжие дни…»

В эти октябрьские, рыжие дниВ поле холодное выйдем одни.

В поле холодное, словно тогда —В те ненавистные сердцу года.

Снова за кладбищем стынет закат —Красный, раскинутый по небу плат;

Те же могилы и те же кресты,Тот же навеки отвергнутый ты.

Думаешь, можно назад повернуть?Вновь оглянуться на пройденный путь?

Вместе считать неживые года?Нет! Не хочу! Никогда, никогда!

«Давно вступил неумолимый разум…»

Давно вступил неумолимый разумВ свои неоспоримые права.Молчат уста, грудь не волнуют сразуВлюбленного смирения слова.

Не любопытство — горькое вниманье,В себя ушедший, и надолго, взгляд…О, пестрые смешные одеянья!О, юности неряшливый наряд!

Как все проходит, как непостижимоМеняется, уносится, и вотУж вы идете равнодушно мимо,Ища иной, незыблемый оплот.

Спокоен шаг, уже неторопливый,Легко в руке покоится рука,И скорбный час вечернего отлива,Скользит, скользит, как в небе облака.

«Ни за кого ты не положишь душу…»

Ни за кого ты не положишь душу,Не выплачешь великолепных глаз,Не поседеешь. За блаженства часСвое благополучье не разрушишь.

Размеренно привыкшая дышать,Ты, словно спелая для жатвы нива,Что в летний день раскинулась ленивоИ под серпом не хочет умирать.

Восторг и муки, все, что мир тревожит,Твой дух не тронут, не взволнуют плоть.Скажи, как жар и жажду побороть,Чтоб на тебя мне сделаться похожей?

Панчево

Пустая улица леглаГеометрической прямою.По ней течет ночная мглаНеторопливою рекою.

В домах же комнаты тесны,В домах же пышные периныИ задохнувшиеся сныУ ног усталости звериной;

И скука многих сотен летПривычная, почти родная,Как тараканы, как обед,Как эта яблонька худая.

«Дымки молочные над Савой…»

Дымки молочные над СаввойВо мгле предутренней дрожат.Зари земной, зари кровавой,Всегда похожей на закат,За призрачными островамиЕще глазам не отыскать.Качает мерными толчкамиРека баржу, как люльку мать.Затягивают небо тучи,Сжимает горло злая страсть…С какой колеблющейся кручиПридется снова нам упасть?

«Над рекою поднялся туман…»

Над рекою поднялся туман.Холодком потянуло с реки.Эта сырость прибрежных полянИ тускнеющие огоньки,

И унылый речной пароход,Никогда не видавший морей….Не неделю, не месяц, не год,— О, как много несчитанных дней! —

То причаливать, то отплывать,Замирающий слыша гудок,И по улицам пыльным шагать,Горьковатый вдыхая дымок,

И, вернувшись за полночь домой,Видеть снова под утро, во сне,Улетающий флаг за кормойИ закатное небо в огне.

«Здесь все уныло и убого…»

Здесь все уныло и убого:В полях забытые стога,К реке бегущие полого,Наскучившие берега.

В саду подсолнухи сухие,В саду — сожженная трава,И песни юности глухие,— Лишь мне понятные слова.

Уже давно в тоске безвольнойЧас расставанья я звала,А все же оторваться больноОт трав, что выжжены дотла.

«Мне этой жизни слишком мало!..»

Мне этой жизни слишком мало! —Лишь раз родиться, раз любить,На миг откинуть покрывало:Взглянуть, вздохнуть и опочить;

И лишь в чужом воспоминаньеЕще немного тусклых летЗастыть неверным очертаньем —Неверным перечнем примет.

И чувствовать: тебя б хватилоНа много жизней и судеб.Так сердцу пламенному милыЗемная боль, и страсть, и хлеб.

«Высоким одиночеством поэта…»

Высоким одиночеством поэтаТы на земле меня благословил,Ты детские, случайные обетыБожественною клятвой закрепил.

О той любви, что двигает горами,О той любви, с которой смерти нет,Ты говорил со мною вечерами, —Серебряный струился в сердце свет.

Росла душа, свой жребий узнаваяВпервые, сквозь бессонницу и жар,Спеша принять, ликуя и вздыхая,Твой роковой, непостижимый дар,

С которым мир и сумрачен и тесен,Пока на миг не обретаешь вновьЧистейший звук неповторимых песенИ совершенную любовь.

«Так же падал снег в России…»