Пьесы [сборник] - Жан Жене
АХМЕД (показывает на развалины). Вот чем мы стали…
ХАБИБА (шестнадцать лет, только что вошла). А станем еще хуже. Я — я все буду делать. Я готова подцепить от тебя сифилис, чтобы передавать его солдатам. (Поворачивается в сторону борделя, наклоняется и кричит.) Ты научишь меня, Варда!
МАЛИКА (очень смиренно). У них есть все, моя бедняжка, — и марганцевая соль, и резинки, и метиленовая синька… Они прекрасно защищены. У них есть все: подкожные шприцы, трикостерил.
Солдат выходит из-за ширмы, но вместо того, чтобы выйти в кулису, он поднимается по лестнице и тоже оказывается на площади у водопоя. Молча оглядывает всех собравшихся.
САЛЕМ. Они найдут здесь всего лишь мертвую страну, но и от нас ничего не останется. А с твоим Саидом, когда мы его найдем, мы разберемся!
ОММУ. Закройся, ты. (Пятясь, как бы желая полюбоваться им.) Ты — самый красивый и самый тупой, это все знают. Тебе достаточно просто двигаться, принимать позы, слегка высовывать язык, хлопать глазами и дрожать бедром, это будет приятно для наших глаз, и разговор можно будет продолжить.
СОЛДАТ (строго). О таких вещах не стоит больше говорить. И не стоит больше говорить о предателе так, как говоришь ты. Что же еще можно сказать? Вор, байств, попрошайка…
ОММУ (на мгновение оторопела, а теперь смотрит на солдата с иронией). Ага! Ага!.. Чего и следовало ожидать! Ведь вы-то, вы теперь уже дошли до стадии униформы, дисциплины, красивых маршей и засученных рукавов, парадов и славной смерти под «Мадлон» и «Марсельезу», прекрасных воинов…
СОЛДАТ. На свете есть не только дерьмо и дрянь…
ОММУ …копировать их, быть их отражением значит уже стать ими: лицом к лицу, нос к носу, скула — скула, кадык — кадык, так почему же, Боже мой, почему же тогда не заняться с ними любовью, губы к губам, вздох — вздоху, язык — языку, стон к стону, хрипение к хрипению…
СОЛДАТ (злобно напирая на отступающую Омму). Паскудство!
ОММУ (словно издавая победный клич). Ха-ха! Я попала в цель, да? Война, любовь! Спроси-ка у этих дамочек из бардака, правда, что воины, вернувшись домой… (Обращается в сторону борделя.) Да?.. Малика? Ответь… Смотри-ка, она закрыла окно!
Внезапно громовые раскаты. Несомненно, идет дождь, потому что — за исключением Омму и Салема — половина персонажей направляется право, вторая половина — влево, к кулисам, и они ведут себя там так, как ведут себя люди под укрытием, опасаясь намокнуть. Омму остается одна в центре. Она смеется.
Да что же это может намочить небесная вода? Вы плотны, словно нити, никогда ни одна капля не сможет упасть на вас! (Она смеется. Но Салем подходит к ней.) За исключением тебя, Месье Салем. Когда война закончится, ты будешь ветераном Сопротивления. Пока же ты уволенный со службы. Войну необходимо продолжать. С большой шумихой. Красноречие исходит не из твоих уст, а из твоего пустого рукава. Кто же надует твои шины? Давай. (Берет у него из рук велосипедный насос, отвинчивает ниппель переднего колеса и начинает надувать камеру. Говорит сквозь зубы.) Подпитывать вас!.. Все время вас подпитывать…
СОЛДАТ (подходя). Мы ведь тоже в ярости, но наша ярость медлительнее. Надо поднести пулемет и установить его на место. Обслуживать его. И наблюдать за местностью. Мы тоже бунтуем, но наш бунт весомей. Вы можете петь, отплясывая вокруг нас, а мы — мы должны охранять ваши танцы, вальсы и твои оскорбления.
Хочет забрать насос, но Омму не отдает.
САЛЕМ. Он прав. И даже твоя ругань скоро иссякнет. Поток становится все слабее.
ОММУ (поднимая голову). Я старею?
СОЛДАТ (с грустью). Я умру раньше тебя, значит — я старше. (Помолчав.) Надувай скорее его камеры. Не хочу я оставаться под дождем.
ОММУ (иронично). Беспокоишься за свою красивую форму…
СОЛДАТ (удаляясь и направляясь в укрытие). Это тоже. Дерешься хуже, когда одет в лохмотья. (Внезапно раздражаясь.) А еще дерешься хуже, когда у тебя мерзкая рожа и ты меньше нравишься девчонкам. (С яростью.) И если люди должны завидовать нашей смерти, надо, чтобы то, как мы идем на смерть, стало предметом зависти!..
ОММУ (орет). Кадиджа!..
САЛЕМ. Мы сейчас промокнем, оставь велосипед. (Берет велосипед за руль.)
ОММУ. Слаба я на голосовые связки, завтра утром обязательно буду кашлять. Но Кадиджа говорила именно то, что надо говорить…
Внизу, в борделе — входит солдат, заходит за ширму, Малика следует за ним туда. Варда кажется все более и более злой.
МАЛИКА (прежде чем уйти). Если он обрушится на меня, вернусь вся мокрая!
САЛЕМ (выходя со своим велосипедом в руках). Не забывай, что она говорила это уже после смерти. При жизни она бы не посмела.
Омму не решается отвечать.
Поторопись, я мокну.
СОЛДАТ (кричит). Чтобы защищать что? Да всего лишь твою тупость, старуха. Всего лишь твою милую… милую… ласковую и светлую тупость…
ОММУ (иронично). Она что же, такая ценная?
Она кашляет.
Им удается укрыться, и они дрожат от холода в ожидании, пока дождь не перестанет, вплоть до конца сцены.
ВАРДА (снова разглядывая себя). Где то время, зеркальце, когда я могла разглядывать себя часами, зевая? Где те мужчины, которые глядели, как я себя разглядываю, не осмеливаясь даже дышать? Теперь мы все в трудах.
Арабский солдат выходит, причесываясь. Возвращается, завязывая пояс, Малика.
МАЛИКА. Он был весь в крови… Пришью к своему поясу крючки. (Шьет.)
ВАРДА. Тебе с твоей резвостью надо было стать швейной машинкой. Далеко было, целая Сахара, между мной, Вардой, и самой презираемой женщиной деревни, между мной и Лейлой. Начальник батальона колониальной артиллерии — рассказываю тебе о событиях годичной давности — пришел однажды после обеда, и надо было пришить ему три пуговицы: он сам своими толстыми пальцами в перстнях чинил свою ширинку, а я не умела. Сегодня умею. Пососать нитку, вдеть в иголку, пришить заплату, по ткани срезать… В мясной лавке и в бакалее со мной здороваются… Я все меньше и меньше что-то из себя представляю… Вокруг себя, своими же руками, я построила бардак. Камень за камнем вы разрушаете меня, чтобы добраться до сердца…
СОЛДАТ (в порыве мужской лихости). Пока будут солдаты, будут и шлюхи.
И тут из правой кулисы появляется Джемиля, с небольшой сумкой в руках.
ДЖЕМИЛЯ (положив сумку). Я из Маянса, гарнизонного городка. У меня мало что туго набит корсет, у меня еще и ляжки и передок крепок. И живуч, ведь обрабатывали его на койке жесткой,
