Пьесы [сборник] - Жан Жене
Автоматная очередь, Генерал падает в тот самый момент, когда собирается выходить в правую кулису. Лейтенант присаживается на корточки. Именно в этом положении он и будет уходить, таща за ноги труп Генерала, но перед тем произносит несколько слов.
ЛЕЙТЕНАНТ (трупу). Вовремя.
Пауза.
Господин Генерал, при всем моем к вам уважении (почти шепотом) обязан вам сказать, что, даже чтобы угробить какого-то Неверного, надо выполнить такую театральную работу, что невозможно быть одновременно актером и постановщиком…
Еще одна очередь.
…Зараза, дождь. (Тащит труп за ноги.)…Надо будет мне взять ваш револьвер, а также подтолкнуть вас… и чтобы Генерал скатился в пучину Времени.
Комментарии к тринадцатой картине
Именно начиная с этого момента должно происходить действие, которое наилучшим образом обусловило бы его стирание: сцена, ныне уничтоженная, где Саиду было откровение о предательстве. Дабы лучше осознать это, Саид должен был бы посещать вечернюю школу.
В силу каких причин слова «преданность» и «предательство», если они имеют общее происхождение, стали обозначать понятия столь различные либо столь неколебимо — я хочу сказать, столь радикально — схожие?
Само собой разумеется, что Саид не должен предавать, если он по-прежнему хочет ощущать соблазн предательства. Полнокровное действие — предательство — ускользает от него, как и все остальное: он ходит, он пьет, он ест, он спит все время на самой грани предательства, в постоянном соблазне предать, но никогда соблазну этому — нет, не поддается, в нем не преуспевает.
Именно над этим должен думать постановщик, если он хочет понять последующие сцены.
Но я должен также добавить следующее: если интересует тайная и глубинная жизнь Саида, не возбраняется переписать ныне уничтоженные картины, которые могли бы, к примеру, называться:
Саид в вечерней школе.
Саид предает — но допуская оплошность настолько серьезную, что предательство не может быть осуществлено: предательство предает Саида.
Саид остается в живых.
Дети Саида (создания еще более инфантильные, чем он сам).
Возрождение матери Саида и т. д.
Следовало бы, чтобы эти картины хорошо вписывались в ряд уже имеющихся и чтобы получилось нечто вроде «Рокамболь в пустыне».
Как интерпретировать эту картину? Но сначала несколько слов о костюмах. И солдаты, и Лейтенант, и Генерал появляются в этой сцене не для того, чтобы еще раз пережить некий эпизод капитуляции Франции в Алжире. Солдаты, Лейтенант и Генерал, как и вся картина в целом, служат для того, чтобы донести до зрителя идею некой Силы, противостоящей другой Силе. Необходимо, следовательно, чтобы костюмы, особенно костюмы солдат, Лейтенанта и Генерала, выражали силу одновременно воинственную и утонченную, грубую и скрытную. Исторические реалии должны проявляться лишь весьма отдаленно, почти незаметно. Мне бы понравилось, если бы художник по костюмам придумал бы форму очень воинственную, которая своими цветами, знаками и символикой выражала бы идею Силы — не уходя тем не менее излишне далеко от исторической правды. Возьмем пример из другой области.
Прусский орел. Эмблема эта должна внушать — что она и делает — идею силы необоримой, а также идею насилия и жестокости. Эмблематика стремилась в нем не воплотить настоящего орла, а выразить при помощи орла вышеназванные идеи, что и удалось благодаря стилизации перьев, гипертрофированию размаха крыльев, сомкнутым на земном шаре когтям, благодаря оголенной шее, повернутому в профиль клюву и т. д. Реалистическое изображение орла не смогло бы создать столь мощное впечатление небывалой силы.
Кстати, вполне можно посмотреть, к чему бы привело здесь следование реализму. Лучшим воплощением орла является по идее сам орел. Где отыскать его? Где-нибудь в клетке? Или на свободе, но прирученного? Орел как таковой, будучи полностью или частично в неволе, не воплотит искомого образа. Эмблема сильнее его, но только если удалось увидеть, что следует в реальном орле видоизменить, подчеркнуть, опустить и т. д.
Картина четырнадцатая
Все четыре эстрады остаются, но ширмы изменяют свои направления и обозначения.
Первая ширма: находится непосредственно на полу сцены и слева.
Представляет бордель.
Вторая ширма: на эстраде, связанной с полом, видимо, лестницей с правой стороны. Представляет деревенский водопой. В начале сцены, когда действие происходит у первой ширмы, здесь никого нет. Ко второй ширме, к верхней, прислонен велосипед. А из-за нее виднеются ширмы, на которых рисовали в двенадцатой картине. Персонажи: входящие в бордель солдаты — это арабские повстанцы. Мужчины, которые будут находиться перед второй ширмой, все изувечены или изуродованы.
Салем: нет одной руки. Женщина скатывает ему сигарету.
Шрир: кажется изуродованным, потому что в маске.
Ахмед: опирается на костыль. Нет одной ноги.
Башир: огромная повязка на левой руке.
Костюмы разноцветные, соответствующие уже указанному стилю. Джемиля будет в сиреневом платье, в белых чулках и туфлях, в желтой шляпке. Арабские бойцы: лица худые и загорелые, форма американская, шляпы фетровые, с широкими полями, как в Техасе, по-моему.
ВАРДА (одна. Торчит перед зеркалом). У меня из-за этого живот разболелся аж до центра земли. Последний, кто придет — если придет, — брякнется на берегу у озера. Бедненькие золотые юбчонки! Пыталась я сделать так, чтобы однажды вы перестали быть просто одеждой, а стали бы сами по себе преславной шлюхой. Конец мечтам. А ковырять в зубах шляпной булавкой — это мой стиль! Когда меня швыряют на кровать, именно вас, мои юбчонки, именно вас мнут и терзают. Господам клиентам не хватает сил даже на то, чтобы поднять ваш подол с грузиками, и, чтобы они не тратили так много времени, пришлось мне сделать спереди разрез. (Закуривает сигарету.) В парче открыть окно прямо в центр земли! (Делает затяжку.) И в сорок два-то года приходится учиться курить!
Влево выходит арабский солдат, застегивая на ходу ворот рубашки. Прежде чем уйти, он заряжает свой автомат.
Завязывая пояс и поправляя волосы, входит Малика.
МАЛИКА. Ни мне работать, ни им получать удовольствие — никому ничего не хочется. Они взбираются на меня, сжимая челюсти.
Садится на корточки, берет свое рукоделие. Шьет.
ВАРДА (горько). А женщины тем временем нам улыбаются. (Курит.) Я работала, чтобы у себя ночью быть только подобием золотого манекена, который скребет фальшивыми булавками по деснам, и вдруг женщины нас приглашают — улыбка во все зубы!
Пауза.
Им пока еще не хватает наглости назвать меня по имени, словно своих братьев и родню… (В сердцах выплевывает окурок.)
МАЛИКА (пытаясь вдеть нитку в иголку). Это нитка колеблется и гнется. Иголка же неумолима. (Варде.) К тебе.
Слева действительно входит арабский солдат. Те же действия, что и у предыдущего. Варда исчезает за ширмой.
ВАРДА (прежде чем уйти). Ты права, можно подумать, они приходят в бордель, чтобы убивать.
Пауза.
