Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть 4 - Алексей Хренов
В середине ночи, при тусклом свете фар автостартера и некотором количестве экспрессивной лексики, Лёху заловили у его же самолёта двое испанских механиков. Один держал парашют, второй — помогал навьючить его на подопытного командира. Ему, уже одетому в лётный комбез, нацепили на плечи этот мешок с лямками, подогнали ножные обхваты, защёлкнули и проверили карабины на груди, хлопнули по спине — и с болтающимся под задницей парашютом затолкали в бомбоотсек.
Тут автору придётся сделать краткое лирическое отступление.
Расставаться со своим верным «Браунингом» наш товарищ категорически не хотел. А поскольку сильно сомневался, что французские пограничники будут лояльны к гражданину с левым паспортом и пистолетом, он запрятал «Браунинг»… в аккордеон.
Ну а что вы хотели — в спешке, не придумав ничего лучше, бывший командир экипажа, а нынче просто странствующий артист, товарищ Хренов пихался в нутро своего же бомбера с тощим вещмешком и аккордеоном на перевес. Причём в этом аккордеоне, помимо музыкальных дарований, ехали неучтённые франки из заначки и пистолет с парой запасных магазинов. Естественно, Лёха вызвал шквал юмора у аэродромных остряков.
— Сеньор Херéно, вы сразу из бомбоотсека играйте! — ржали механики.
Перед тем как створки закрылись, Зобов — летевший тем же рейсом, но на куда более почётном месте командира — успел постучать по обшивке и радостно проорать:
— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция метро — Парк Культуры! Ты если прыгнешь — сначала дёргай за кольцо и сразу играть начинай! Оркестр с доставкой прямо до места!
«Наверное, так и рождаются мемы. Интеллигент, хренов, выдал фразу, которая позже стала хитом в московском метро,» — подумал Лёха Хренов, поудобнее устраивая чехол с таким дорогим аккордеоном.
Попаданец не заставил себя упрашивать дважды — и из-за закрытых створок полилась мелодия. И хотя к тому моменту её уже было плохо слышно за рёвом моторов, его бомбер так и порулил на старт под аккомпанемент «Прощания Славянки».
Сидеть в бомбоотсеке было ещё то удовольствие. Холодно, темно, как у негра в заднем проходе, да ещё весь реквизит вокруг дрожит, дребезжит и норовит треснуть тебя побольнее, стоит только зазеваться. Уже на земле, когда СБ замер на траве аэродрома Лериды, люк медленно и лениво приоткрылся, и Лёха, оглохший и ошалевший за время полёта, выпал наружу. Он отстегнул парашют и с удовольствием вдохнул тёмную испанскую ночь полной грудью.
Вокруг было темно, суетились встречающие, и только самолёт урчал остывающими моторами. Испанские механики отправили Лёху на командный пункт — узнавать о попутном транспорте.
— Ну, путешественник, — весело сказал он сам себе под нос, найдя на небе Полярную звезду, — держи курс на восходящую звезду социалистического братства.
Лёха вздохнул, закинул на плечо полупустой вещмешок и, устроив поудобнее аккордеон, словно бродячий артист, отправился в оздоровительный туристический поход до вокзала, руководствуясь смутными объяснениями дежурного.
* * *
Дойдя до блокпоста на краю аэродрома, Лёха был остановлен начальником патруля, которому сильно не давал покоя вопрос, куда это среди ночи подозрительно прётся человек с аккордеоном. После десяти минут бодрого и всё более дружественного общения выяснилось, что скоро в город, на вокзал, отправляется грузовик за продуктами. «Авиадорос руссос» тут же был со всем испанским энтузиазмом запихнут в его кузов с твёрдым наказом водителю доставить ценную тушку на вокзал в лучшем виде. Лёха со всем удобством устроился в кузове старенького английского грузовичка Bedford с правым рулём.
Но счастье его продолжалось ровно до того момента, пока грузовик не тронулся и весело помчался по испанским направлениям. Дорогой это Лёхины части тела называть сразу отказались. Кузов был деревянным, с высокими бортами и — судя по ощущениям — абсолютно без какой бы то ни было амортизации. Лёху трясло, мотало и подбрасывало на каждой кочке, он хватался за борт, чтобы не вылететь на поворотах, и самоотверженно амортизировал аккордеон своим телом. Пыль от дороги забивалась в глаза и рот, а скрип подвески временами заглушал даже его собственные мысли.
Через полчаса такой тряски здание вокзала Лериды показалось Лёхе самым красивым и желанным сооружением на планете Земля — с высокими арочными окнами, несколько облупленным неоклассическим фасадом и колоннами, будто охранявшими вход в другую эпоху. Местами на стенах виднелись следы недавних бомбёжек — выбитая штукатурка, трещины и заколоченные досками окна напоминали, что война сюда уже заглядывала.
Наш герой с облегчением выскочил из кузова и рысью направился к кассам — в надежде раздобыть билет до Барселоны.
Конец августа 1937 года. Аэродром Альмерис, пригород города Уеска.
Лейтенант Йопп Бухвален, пилот разведывательного самолёта, лежал под фюзеляжем новенького, ещё пахнущего краской Dornier Do 17 и храпел во всё горло, абсолютно игнорируя окружающую его действительность.
Надо сказать, Йопп был исключительно доволен жизнью.
Сын мелкого торговца из Фюккена, как он сам любил рассказывать, он вовремя понял, куда дует ветер, и записался в активные сторонники фюрера. Его весёлый нрав, крепкие кулаки, лужёное горло и умение зажечь собрание пламенной речью быстро выдвинули его вперёд среди прочих соратников. И ему явно улыбалась бы карьера штурмовика, но… у судьбы, видимо, было желание пошутить на его счёт.
Дело было в том, что Йопп страстно, искренне и всем нутром полюбил огненную воду.
Именно из-за этой любви он и попал в авиационную школу возрождающихся люфтваффе — сначала излишне усердный взмах рукой на митинге, а уже потом, по пьяной случайности, он прошёл медкомиссию и отбор. В анкете он честно написал «трезвенник», так как в этот момент ещё не успел приложиться к заветной фляжке. Сумев попасть в авиашколу, он моментально снова стал партийным активистом. Летал он, надо сказать, средне. Не было у него чувства единения с самолётом. Инструкторы, правда, ставили партийному курсанту всегда «отлично» — так, на всякий случай.
Изначально его распределили в бомбардировщики. Вроде бы всё складывалось удачно, но оказалось, что ни один командир не желал иметь в звене пилота, который любит вечером излишне активно принять «кружку для промывки души». Его списывали. Аккуратно, но упорно. В результате вместо боевого полка Йоппа отправили принимать самолёты с авиазавода!
На заводе Йопп быстро установил спиртовую таксу за приёмку каждого борта и, казалось, он наконец-то обрёл счастье в жизни. Но в Испании начался кризис! И когда фюреру понадобилось срочно перебросить туда новые
