Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть 4 - Алексей Хренов
— Тааак! — протянул он, будто вызывал на допрос пьяного курсанта. — А что это тут такое творится? Что делаете, товарищи?
Механик, не особо вникая, поднял глаза, пожал плечами и быстро исчез за мотором. А Лёха, ловко успев заныкать бутылку, остался один перед лицом политического начальства.
— Мотор шприцуют, товарищ замполит, — бодро ответил он, стараясь дышать в сторону.
— Чем шприцуете? — подозрительно спросил Кишиненко.
— Бензином. Авиационным, — честно признался Лёха, даже не подозревая в какую пропасть он падает.
— Как бензином⁈ А указ вы не читали⁈ — у замполита аж усы завибрировали.
— Так это… мы только отработанным, товарищ замполит, — с непоколебимым лицом, полным партийной преданности, глянул ему в глаза Лёха.
Кишиненко помялся, подозрительно посмотрел на нашего героя, и ушёл, поглядывая через плечо, но мысль явно затаил.
А на следующий день на аэродроме было собрание. Всё аэродромное братство — пилоты, механики, повара, связисты — собралось в главном ангаре Лос-Альказарес.
Замполит вышел с бумагой, кашлянул и толкнул речь про революцию, испанский народ, братскую помощь, оголтелый фашизм… Цитаты товарища Сталина вылетали из него как пули из ШКАСа. Лёха сначала пытался считать, сколько раз упоминается великий вождь, но сбился на восьмом или девятом. Переводчик к тому времени уже переводил с перерывами — то ли устав, то ли смирившись.
И вот наступила кульминация действия:
— Берите пример с советского лётчика, товарища Алексея Хренова! Он правильно понимает политику Партии! Помогает испанским механикам и шприцует моторы только отработанным бензином, в отличие от некоторых!
Переводчик не дрогнул:
— ¡Solo con gasolina usada! — Только отработанным бензином!
Наступила тишина.
Испанский командир покраснел и начал тихо давиться от смеха. Лётчики у входа уползли в курилку. Лейтенанты на задних рядах закрыли лица руками. А советские командиры экипажей, кому посчастливилось получить место в первом ряду, скрестив руки на груди, твёрдо держали жёсткую верхнюю губу.
А Лёха… А Лёха надолго стал героем ангарного фольклора. Каждый второй, проходя мимо, подмигивал и спрашивал:
— Ну чё, Хренов, нам бы отработанного бензинчика… Шприцануть надо. У тебя не завалялось?
Вторая половина августа 1937 года. Кабинет Сталина, Кремль, город Москва.
Товарищ Сталин сидел за массивным столом в кремлёвском кабинете. Перед ним лежала кипа докладов, бумаг и донесений. В воздухе витала привычная тишина, изредка нарушаемая шелестом страниц и скрипом стульев от неловкого движения задов присутствующих — правда, моментально затихающего.
Наркома внутренних дел, товарища Ежова, на совещании не оказалось в силу его отсутствия в Москве, и его первый зам, комкор Фриновский, докладывал вождю лично. И чувствовал он себя при этом очень и очень неловко. Товарищ Сталин был не в духе — он не задавал вопросов, не особо реагировал на доклад и лишь кивал время от времени — коротко, без выражения.
Когда совещание уже почти подошло к концу, и воздух окончательно наэлектризовался от сдерживаемого раздражения вождя, Фриновский, словно вынув из рукава туза, выложил на стол перед Сталиным свежую оперативную бумагу. Отчёт из Испании, добытый стараниями НКВД и использованный в большой политической игре.
— Товарищ Сталин, — сказал он тихо, но с нажимом. — Вот один из докладов военно-морских лётчиков из Испании. Иллюстрация… к состоянию нашего военно-морского командования, — произнёс Фриновский, кидая камень в огород Ворошилова, которому пока подчинялись ВМС.
Михаил Фриновский прекрасно знал, что бывший начальник ВМС Владимир Орлов был уже арестован и из него выбивают показания на Лубянке, а назначенный на его место Михаил Викторов ещё не вступил, по сути, в должность. Во время доставки грузов в республиканскую Испанию было потеряно несколько пароходов, и у вождя в этот момент действия флота вызывали довольно сильное раздражение.
Сталин, не поднимая глаз, взял листок и прочитал вслух:
«В результате нештатного срабатывания аварийного сбрасывателя бомбовой нагрузки, экипаж бомбардировщика наблюдал большое масляное пятно, набор экскрементов человеческой жизнедеятельности и кучу мусора, безуспешно пытавшихся атаковать советский транспорт „Заря Мировой Революции“…»
Затем он, видимо, прочитал ещё раз — уже про себя. Потом медленно отложил бумагу и впервые за всё совещание взглянул прямо на Фриновского.
— «Заря этой самой Революции» дошла до Одессы? — вдруг спросил Сталин почти спокойно, глядя из-под лобья.
— Дошла… но, — начал Фриновский, собираясь вставить что-то неприятное для моряков.
Сталин отмахнулся рукой. Его лицо по-прежнему оставалось каменным. В комнате повисла пауза.
— К нам были претензии… по линии иносранных дел? — специально коверкая слова и не поворачивая головы, спросил Сталин.
— Нет, товарищ Сталин! — поспешно вскочил представитель от НКИД, словно только этого и ждал.
Сталин вновь взял бумагу, медленно, тщательно прочитал её ещё раз. Потом — ещё. И вдруг, неожиданно, его плечи слегка затряслись. Он засмеялся. Сначала тихо — в усы, потом уже открыто, не громко, но явно от души. И даже отложил трубку, которую мучал с самого начала совещания.
— Правильно ли я понимаю, товарищ Фриновский?.. Это буржуйское дерьмо и куча мусора… не смогли утопить Мировую Революцию! — с усмешкой сказал он, качая головой.
Он, ухмыляясь, повернулся к Фриновскому:
— И вы, товарищ комкор, хорошо поступили. Верно довели до меня этот текст. Вовремя. С юмором у вас, выходит, тоже порядок. Мне кажется, есть мнение направить вас на усиление флота… из НКВД? Нэт?.. Партия подумает над этим.
Фриновский, уже жалея, что полез в эти морские дела, в ужасе позволил себе изобразить тонкую полуулыбку.
— Выясните, кто из лётчиков писал рапорт, и доложите! — сказал Сталин, откладывая листок в сторону.
— А мы, товарищи, — Сталин обвёл пристальным взглядом присутствующих, — запомним, что будет с теми, кто ещё будет пытаться топить Мировую революцию… с помощью дерьма…
Вторая половина августа 1937 года. Аэродром Лос-Алькасарес, пригород Картахены.
День на аэродроме Лос-Алькасаресе клонился к завершению. Жара, наконец, начала отпускать. В воздухе висел запах солёной пыли, выхлопов и разогретого металла. В небе медленно гас последний отблеск дня, где-то вдали вяло рычал мотор. Лёха сидел на деревянном ящике у стены, делая вид, что бросает курить. На деле он просто развалился в тени навеса на лежанке, сколоченной из ящиков из-под бомб, и мечтал лишь об одном — чтобы его сегодня больше никто не трогал.
Со стороны командного пункта, из-за угла ангара, раздались крадущиеся шаги. Наш герой вздрогнул и обернулся. Из предвечерней тени, пружинисто ступая, проявился его
