Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть 4 - Алексей Хренов
— Здравия желаю, товарищ командир! Раз вы не поленились лично прокрасться до нашего скромного ангара… — поприветствовал его Лёха, делая вид, что привстаёт с лежанки для приветствия начальства.
— Привет, физкультурникам! — Остряков махнул в ответ рукой. — Пресс качаешь?
— Вообще-то, хочется перейти к пассивному аква-аэробному восстановлению в антигравитационной среде, — выдал на автомате Лёха фразу из арсенала тренеров личностного роста будущего. И, видя офигевшее выражение лица начальника, заржал и перевёл на нормальный язык: — Хотел в бочку с водой залезть, искупаться!
— Хренов! Вот откуда ты такие выражения добываешь? Чувствуешь себя рядом с тобой, как ты любишь выражаться, полным лохом! — обиженно сплюнул в сторону Остряков.
— Ты же наверняка читал моё личное дело — там аж целый первый курс Московского государственного университета прописан! — гордо произнёс наш товарищ.
— А потом что, куда делся учёный и откуда появился этот вот разпи… разгильдяй? — спросил Николай, заинтересовавшись карьерой своего подчинённого.
— А потом произошла катастрофа! — Лёха театрально вздохнул. — Знаешь историю, когда лейтенанта спрашивают, попадал ли он в железнодорожные катастрофы? Он и говорит так неохотно: было, всего то один раз… Еду в купе с генералом и его дочкой. Влетаем мы в длиннющий туннель — и тут-то и произошла катастрофа! Я в темноте вместо дочки отодрал я самого генерала!
Остряков на секунду замер, переваривая историю, а потом радостно заржал — до слёз.
— Вот и я имел неосторожность закрутить с дочкой декана факультета… и тут то мне и улыбнулась Красная Армия!
— Я бы не удивился, узнав, что ты поимел декана МГУ! — в слезах смеялся Николай.
— Попросил бы без намёков! — ржал в ответ Лёха, — всего то, плотно пообщался с любвеобильной девицей!
Отсмеявшись, Остряков вытер уголком не слишком чистого платка глаза, тяжело вздохнул и вдруг посерьёзнел. Он потер руки, оглянулся по сторонам, будто проверяя, не подслушивает ли кто, и заговорил тихо, почти без интонации:
— Слышал новости с севера? Похоже, всё. Северный фронт сыпется. Фашисты уже почти в Сантандере. Ещё немного — и наши там окажутся в настоящем мешке. Помнишь, когда мы линкор утопили? Там же. Пришел приказ из Москвы, нашим срочно эвакуироваться оттуда. Мне звонил Алафузов, там большие испанские и советские начальники посовещались и его попросили помочь.
— Эсминец пошлют? — спросил Лёха с лёгкой надеждой.
Остряков усмехнулся — коротко, почти с горечью.
— Хотел бы я посмотреть на этот эсминец, как он мимо Гибралтара будет пробираться… Утопят. Вот ты и не угадал, всезнайка! Наши толи арендовали, толи просто спёрли где-то пассажирский двухмоторный самолёт во Франции. Но нужен лётчик! Догадываешься, почему я с тобой говорю?
— Думаю основной вопрос в том, что у меня свободный французский язык на уровне «Окэй, ёби-ёби»? — улыбнулся Лёха, — и произношение у меня убедительное, особенно когда я затвор «Браунинга» передергиваю.
— И это тоже, — посмеялся Николай, — но не известно чего там во Франции раздобыли. А ты летал уже, по-моему, на всяком хламе, что может хоть как-то оторваться от земли. Так что освоить новый тип за полчаса для тебя не проблема.
Остряков помедлил и договорил мысль до конца:
— А ещё у тебя есть то, чего ни в одной лётной инструкции не пишут — ты, зараза, Лёша, везучий!
— Так что собирай вещмешок. Сейчас сдашь свой самолёт Зобову и с ним же, в бомболюке, прямо сегодня ночью прокатишься в Лериду. А там уж как-то сам до французского Перпиньяна доберёшься. У нас два борта под наступление на Сарагосу забирают, а у Зобова как раз самолёт из ремонта никак не выйдет, — пояснил Остряков расклад. — Так что бегом к нашему комиссару — получай у него деньги и документы. Он тебе и расскажет, к кому там обратиться.
* * *
Получив у комиссара очень сомнительный на вид паспорт Испанской Республики — с какой-то выцветшей печатью, несколько криво вклеенной своей фотографией и, разумеется, привычным именем и фамилией Juan Jereno — Лёха уже даже не удивился. Он просто хмыкнул, полистал документ, покосился на подпись какого-то неразборчивого «секретаря комитета» и, криво усмехнувшись, пробормотал:
— А точно с этим пустят во Францию? Не шлёпнут сразу, как гондураского шпиона, а то наши лётчики будут лить крокодильи слёзы в Сантандере…
Комиссар, товарищ Кишиненко, бывший кавалерист, а ныне страстный поборник дисциплины и бумажной отчётности, сдвинул брови так, будто собирался вызвать гром и молнии на голову Лёхи в отдельно взятом кабинете аэродрома. Он вздохнул и с лёгким рычанием, затем щёлкнул пальцем по гербу на обложке паспорта, как бы проверяя его на подлинность, и, прочитал коротенькую лекцию о международном положении. Минут на двадцать.
Затем Кишиненко между делом выудил из стола свёрток и, глянув на Лёху строго, пересчитал два раза тоненькую стопочку разноцветных бумажек:
— Вот тебе командировочные. Распишись. Тут, тут, вот тут и еще один раз тут. Смотри, не шикуй! До Перпиньяна тебе должно хватить. Там тебя встретит наш доверенный представитель, товарищ Хорьков. Дальше он всё устроит!
— Он и с самолетом поможет? — уточнил Лёха.
— С головой он тебе поможет, — коротко отрезал Кишиненко. — А с самолётом ты уже сам. У тебя ж… опыт. География. И профиль подходящий.
— Спасибо за доверие, товарищ комиссар! — Лёха прижал пачку к груди и сделал глаза как у котенка из мультика про Шрэка.
— Эх! Мне бы самому, конечно, поехать… Но нельзя! Не на кого тут всё оставить! — доверительно поделился с ним комиссар. — И ты это… главное — будь поуверенней, товарищ Хуан Херéно. — Он разрешающе кивнул на дверь.
Лёха поднялся, сунул деньги и паспорт во внутренний карман, отдал честь и вышел, не дожидаясь ещё одного официального напутствия.
Глава 22
Чико, где Нико?
Конец августа 1937 года. Аэродром Альфес, «337», пригород Лерида (ныне Льейда).
Лёха стоял посреди ночи на лётном поле аэродрома Лерида. Темнота была кромешная, звёзды над головой сияли так, что казалось — можно их достать рукой, а трава под потрёпанными английскими берцами шуршала подозрительно, будто это вовсе не трава, а искусственный газон. Собственно, предыдущие два часа наш герой провёл
