Тревожная ночь - Пётр Владимирович Угляренко
В комнате было прохладно, а Веронике казалось, что, наверное, ещё никогда здесь не было так пусто. Даже веет пустотой, будто дом насквозь приоткрыт. Девушка поспешила позвонить по телефону. Набрала номер общежития и начала просить дежурную, чтобы вызвала Геннадия. А из коридора послышалось:
- Вика, я уже здесь.
Она подумала на офицера милиции, который отвёл куда-то Павла и уже вернулся. Наверняка же офицер, хотя видела его в штатском. Собственно, поэтому и поняла, что не простой милиционер. Положила трубку, настороженно выглянула из комнаты:
- Ты?!
- Как видишь... Вот принёс новый замок. Ты уже, вижу, знаешь, что здесь произошло...
Геннадий замолчал, хотя был смущён. Ремонтировал дверь, но чувствовала, что-то хочет ей сказать, сообщить. Что бы иначе его волновало, ведь к Наталье он всегда был холоден, как и она к нему. Вспомнила намёк Павла: хотела ей Наталья что-то поведать. О нём, Геннадии. Или предупредить - чтобы была осторожна? Геннадий ведь злой, как и Павел? Об этом она говорила ей не раз, но Павла хвалила, что лучшего нет. А им, Геннадием, пугала, мол, берегись, потому что тот может ударить ножом.
Схватилась руками за грудь, стала тяжело дышать. Геннадий сразу забеспокоился:
- Что с тобой?
- Ничего... Ничего.
- Не говори - на тебе лица не видно.
- Ничего! - закричала, и лицо начало слегка розоветь.
Большие, набрякшие руки Геннадия, показались ей грубыми, страшными. Парень пожал плечами:
- Чудачка.
- Сам чудак! - чуть отступив, отрезала Вероника, - Не смотри так, не смей!
- А как мне смотреть?
- Не пугай меня.
- Тебя разве испугаешь? - неожиданно мрачно заговорил Геннадий, - Ты же не такая уж и безобидная, какую из себя изображаешь.
- Не имею я желания выяснять твои подозрения. Отступись, отстань от меня. Разве ты не видишь - сама я не своя, не знаю, что говорю?
- Спешить тебе некуда... Что ты здесь нашла?
- Ничего.
- Что ты искала?
- Тоже ничего. Думала, Наталья приехала из командировки...
- Наталья уже на том свете.
- Откуда мне было знать?
- Сестра ж...
- Тогда не спрашивай, что я здесь делаю!
- Ладно, где Павел?
Вероника взяла стул, села:
- Знаешь, Павла забрали. Вроде бы он убил Наталью. Можешь в это поверить?
- Да разве я знаю, чему теперь верить?
- Может, и мне не веришь?
- И тебе...
Не ожидала услышать от него таких слов и от удивления даже спёрло дыхание. Потом тихо произнесла:
- Что ты говоришь, Геннадий? Как ты можешь? Павел же твой брат.
- Так что?
- Нет, ты невозможен. Что было между тобой и ею, Натальей? Почему она так не хотела, чтобы мы с тобой встречались, дружили?
- А ты разве хотела?
- Иначе кто бы заставил...
- К чему? Говори дальше.
- Встречаться.
- Почему же теперь так изменилась? Только увидела меня и уже попятилась, как от какого-то вора, убийцы.
Вскочила со стула:
- Убийцы?
Посмотрел на неё, помолчал, потом грустно сказал:
- Получается, все на свете умные, мудрые, одна она глупая. Раз ничего не понимает. Что с ней говорить!
А девушка смотрела на него, на Геннадия – в чём это он её подозревает? Или просто раздражён? Ещё бы, такое случилось! Надо его как-то успокоить. Села снова.
- Генка, почему раздражаешься, когда ты такой же невиновный, как и я?
- Не знаешь, не догадываешься?
- Странно как-то говоришь, Геннадий, будто действительно меня обвиняешь.
- Потому что и обвиняю, если хочешь знать.
- Обвиняешь? В чём? Может, даже в смерти Натальи?
Не понимала, почему вдруг скривился - что-то не понравилось ему? Но ведь и ей в его словах многое не нравится. Да и сам он сегодня ей не нравится.... Недоброжелательный, жестокий. И вдруг стало Веронике очень обидно и горько, аж заплакала.
Геннадий отвернулся, ремонтировал дверь. Через плечо бросил:
- Разве ты до сих пор не наплакалась?
Заплакала ещё больше. Она желала сочувствия, ласкового слова, а он... Как он смеет? Наверное, правду говорила Наталья, хотя она, Вероника, ей не хотела верить. Сердце таки шептало что-то другое. Оно против Геннадия не имело ничего. А потому с вниманием слушала Павла, который советовал: «Выйди за Геннадия. Может, он немножко и непутёвый, но когда возьмешь его в руки, то станет, как шёлковый.» И слушала Павла, и не противилась, потому что ей действительно хотелось знать, каким бы стал Геннадий при ней... А теперь не надо ей никакого Геннадия! Грубый он и всё! Только сердце опять что-то шепнуло, и Вероника спросила:
- Почему ты такой?
- Интересно - какой?
- Чужой. Совсем чужой.
- А когда-то разве был тебе родной?
- Мог бы стать родным. Если бы захотел.
- Прости!
- Этого я не прощу. Может быть, позже, когда всё закончится.
И даже почувствовала - в её сердце любви нет. Придёт ли когда-нибудь она к ней? Или это действительно век такой наступил, что любовь им необязательна? Слышала же от подруг, что любовь - романтика, а в двадцатом веке взяла верх практичность. Влюблённые глаза, мол, всегда слепы, а на мир сегодня надо смотреть реально, ясно.
Знала Вероника: не научилась этой трезвости, и кто знает, научится ли. А Геннадий, вероятно, из тех самых «реалистов», так чему её научит? Заставит стать такой, как другие? Зачем тогда сердце? И красота зачем, и всё остальное?
Отворачивалась при этом от Геннадия, будто глаза могли её выдать - сказать, что любит... Да нет, просто сердце, израненное болью от тяжёлой утраты, обливается слезами. А она, Вероника, нарочно обращается к разным мыслям, чтобы как-то забыться, отвлечь себя от трагедии.
Закусила губы, посмотрела исподлобья:
- А ты видел Наталью убитой?
- Ну, видел...
- С ножом в груди?
- Тьфу, дура!
Пристально поглядывала на Геннадия, а он, не спеша, очень медленно полез в карман и вынул письмо. Так же не спеша, развернул конверт, который был перегнут вдвое, - видимо, хотел видеть, как поведёт себя Вероника. Но она смотрела спокойно, даже не спросила - что это за письмо в руках Геннадия. Он рассердился:
- Ты не хочешь знать про это письмо, правда? Тебе не интересно!
-
