Дима - o f2ea2a4db566d77d
течет почти параллельно с финляндской границей. Она летит со скоростью невозможной
даже для птицы, а внизу, пронизываемые еле заметной ее тенью, мельтешат, сливаются в
одно красивое месиво сосново-березовый лес, болота, пятна лесной поросли, озера
Паюламмет, Валкеанлампи, Колмисенламмет и неровные квадраты лесных дорог. В том
месте, где река Юуванйоки касается рассеянной лаской озера Петяяярви, ворона неожиданно
и резко снижается, будто задумав вонзиться клювом в землю, и, действительно, на
необыкновенной скорости, никем не замеченная, таранит опушку леса на озерном берегу.
Ударившись о землю, ворона обратилась каракалом, и гигантская кошка, не медля ни
секунды, побежала в глубь елового леса – почти кроваво-красная в тени и яростно медная в
лучах солнца. Дивное животное едва касалось земли своими удлиненными изящными
лапами, – его бег как будто состоял из одних прыжков, в сущности и был одним
непрерывным прыжком, так что каракалу оказались не страшны ни болота, ни кустарники,
ни поваленные в перекрест деревья. Вскоре он бежал уже быстрее, чем летел в черно-сером
тельце вороны, и, увидь его кто со стороны, почудился бы медной лентой, громадной
красной змеей, струящейся по лесу с умопомрачительной, свистящей скоростью. Но никто
этого не видел, а рысь тем временем стремительно приближалась к вымирающей деревушке
Пиенисуо на берегу озера Салмилампи – последнему месту своих поисков, и неожиданно
замерла в километре от человеческого жилья – окаменела. Что-то нашептывал ветерок
кисточкам на ушах животного, вздернутым, слово антенны, да еле приметно раздувались
ноздри каракала – он выжидал и через несколько минут, видимо, учуяв приближение людей,
46
наконец-то двинулся, но не бросился в полете назад и не вспрыгнул на ближайшее дерево.
Небывалая рысь медленно подошла к высоченной ели справа от себя и дотронулась мордой
до ствола, пахнущего сыростью. Вслед за тем животное как будто размягчилось и вошло в
дерево. Каракал просто слился с ним. И теперь уже елина, старая, исчерканная ручейками
смолы, следила за происходящим вокруг – глазами невидимого животного, засевшего в ее
сочном нутре, взором мудрой сущности, не знающей физических границ.
Летом високосного 2008 года в этой карельском местности, близ финской границы, одно за
другим стали происходить весьма странные события.
Лесопилка осталась по правую руку. Яша сошел с проселочной дороги и медленно
двинулся по заброшенной тропе, что будто бы в смущении подкрадывалась сбоку к деревне
Пиенисуо, легко салила крайний участок и бежала дальше к границе с Финляндией, вернее, к
лесной дороге, идущей параллельно с границей на расстоянии меньше километра, – сами
жители деревни этим направлением давно не пользовались, хотя оно идеально подходило,
если требовалось срезать путь к Вяртсиля. Старики и старухи, населявшие Пиенисуо
(молодых здесь почти не водилось), длительной прогулке по лесным дорогам предпочитали
автомобильное шоссе и автобусную тряску, да и сам Яша – обладатель развалюхи-мотоцикла
с дырой в проржавевшей коляске – всегда делал этот шоссейный крюк. За полтора года
службы в должности участкового-уполномоченного из Анонниеми в Пиенисуо его
официально вызывали только три раза: когда померла одна из бабок, когда ограбили дом
Егоровны и когда нашли первого выпотрошенного бобра. Смотреть на труп второго бобра,
обнаруженного через несколько месяцев после первого случая, Яков отказался – этак бы
деревенские стали вызывать его при смерти любой местной зверушки от козы до котенка, но
история повторилась в третий раз и откреститься уже не представлялось возможным.
Он шел в сторону болот. Сперва тропинка застарелым шрамом выглядывала из травы, а
затем начался бревенчатый настил, из-под которого то и дело показывались кровяные лужи
топи, – стоит угодить ногой между бревнами, и вот ты уже по колено проглочен – впрочем,
Яша не привык драматизировать, он – спокойный и на вид даже немного скучающий – лишь
покорно двигался вперед, туда, где его ждала грязная работа. Лес вокруг редел и
скукоживался, а комаров становилось все больше: казалось, они распихивают соседей
локотками, чтобы первыми настигнуть долгожданную жертву, в отчаянии хорохорятся, если
удалось избежать карающей человечьей лапы, и подзуживают друг друга, когда выясняется,
что, увы, и этот человек воспользовался ядреной противомоскитной мазью – своего рода
карельским оберегом.
Утром того дня соседка Егоровны – тишайшая старушка Анна Васильевна Зайцева –
заглянула к Яше по пути на вяртсильский рынок и сообщила, что около боковой тропы,
ведущей через болота, лежит труп, и, надо полагать, выразилась так неоднозначно
специально для того, чтобы Яков подскочил на месте. Однако просчиталась. Яша
невозмутимо попросил уточнить. Итак, очередной бобер – третий по счету, а очутилась Анна
Васильевна на той тропе, потому что с рассветом ушла в лес собирать грибы, – она ни в чем
не виновата, богом клянется, – когда же возвращалась, мертвое животное по-прежнему было
там и выглядело совсем уж кошмарно. Если бы не дела на рынке, старушка несомненно
выклянчила бы у Яши обещание положить всему этому конец и оградить лично ее от
сильнейших эмоциональных переживаний, а так ей хватило времени лишь на то, чтобы
уговорить молодого участкового наведаться в леса около Пиенисуо, и дюжину раз
перекреститься.
Вспоротые бобры вызывали у местного населения вполне объяснимый суеверный страх и
будили раздражение в самом Якове. Два года назад он вернулся из Парижа в Москву.
Проклиная себя за случай с Виржини/Жюли и мсье Онишем, Яша вытребовал направление в
провинцию, подальше от столицы – как ему казалось, загладить вину он мог только особыми
испытаниями, так что никакие увещевания родителей и московских друзей на него не
подействовали, – но стыд стыдом, а о своем мученическом решении Яша пожалел уже очень
47
скоро, прослужив в окрестностях поселка Вяртсиля каких-то два месяца. Под его
ответственность перешли деревеньки Анонниеми, Пиенисуо и территория между ними, вся
же работа Якова ограничивалась частыми разборками с местными алкашами да охранением
покоя многочисленных бабок и финских туристов в летний сезон. В такой ситуации
регулярно вспарываемые кем-то бобры, скорее, унижали Яшу, нежели будили в нем
профессиональный следовательский азарт, и действительно – только мертвых бобров ему не
хватало для ощущения своего полного ничтожества. Вернуться же обратно в Москву не
позволяла обыкновенная гордыня.
-
Я неудачник, - напел Яков себе под нос, достигнув того места, где, по описанию Анны
Васильевны, должен был находиться бобёр.
Хлипкая гать, пересекавшая болото, наконец-то оборвалась. Снова зачастил лес. Убитое
животное лежало здесь же на опушке – мёртвая гора, хорошо заметная с тропинки, туловище
и голову, как и следовало ожидать, уже густо облепили мухи. Яша присел на корточки перед
бобром, помахал руками, и вспугнутые насекомые разлетелись, обнажив падаль. Несколько
мух, отскакивая, неприятно чиркнули его по лицу. Все, как и в первый раз. Неизвестный
вспорол брюхо и грудину грызуна, извлек все внутренности, включая половые органы, и
тщательно сцедил кровь. Должно быть, производилось это в другом месте, потому что на
вытоптанной вокруг земле Яша никаких следов не заметил – только грязно-белесые корки
свечного воска. Убийца тащил бобра ночью и, когда укладывал его на землю, зажег свечу?
Но зачем? Воск не успел сильно запылиться, – его накапали здесь совсем недавно, по-
видимому, тот же человек, что и зарезал животное. Впрочем, почему один человек? Их
могло быть и несколько.
Про себя Яша также отметил, что бобр лежал в самом центре нечетко выступающего круга,
вычерченного на земле палкой, либо каким-то предметом с острым концом. Не менее
странная деталь. К тому же умерщвленное животное не просто швырнули в этом лесу, но
аккуратно уложили на землю – развороченным брюхом к небу и так, чтобы его конечности и
хвост едва касались вычерченной окружности. Вряд ли это случайное совпадение. А что
особенно удивительно – преступника или преступников совершенно не заинтересовал
ценный мех зверя, похоже, им требовалось только одно – выложить труп на всеобщее
