Император Пограничья 14 - Евгений И. Астахов
— Знаешь, я не ожидала найти такого человека, — сказала она вдруг тихо. — Мужчину, рядом с которым чувствую себя одновременно защищённой и свободной.
Я поцеловал её в макушку, обнял крепче.
— Ты нужна мне, — сказал я просто, но искренне. — Не только в бою. Просто нужна. Ты та, кто понимает. Кто идёт рядом, а не за спиной. Это редкость. Рядом с тобой я могу быть собой.
Ярослава приподнялась на локте, посмотрела на меня с лёгкой усмешкой.
— Только не говори, что я размягчила грозного маркграфа.
Я улыбнулся в ответ, притянул её к себе для ещё одного поцелуя — ленивого, нежного.
— Если кому и удастся, — прошептал я между поцелуями, — то только тебе.
Она тихо засмеялась, устраиваясь обратно на моей груди. Мы лежали в тишине, наслаждаясь близостью друг друга. Мир с его интригами, войнами и угрозами оставался за дверью. Здесь, в этой комнате, были только мы двое.
Довольные. Счастливые. Вместе.
Постепенно дыхание Ярославы стало ровным — она засыпала. Я гладил кожу на её плече, чувствуя абсолютный покой. Момент передышки в бесконечной череде битв. Момент, когда можно было просто быть человеком, а не воином и правителем.
Я закрыл глаза, обнимая её крепче. Мы заснули вместе, в обнимку, в полной тишине ночи.
Глава 6
Утреннее солнце пробивалось сквозь тяжёлые портьеры, окрашивая гостевую спальню во дворце бывшего князя мягким золотистым светом. Ярослава всё ещё спала, устроив голову на моей груди, её медно-рыжие волосы растрепались по подушкам. Я осторожно высвободился, стараясь не разбудить княжну, и направился в ванную комнату. Холодная вода смыла остатки сна, но не тревожные мысли о предстоящей неделе.
Магофон завибрировал, когда я застёгивал рубашку.
— Доброе утро, Прохор Игнатич, — бодрый голос Коршунова прозвучал в трубке несмотря на ранний час. — Первичная аналитика по боярским родам готова. Можем обсудить?
— Говори, — коротко бросил я, устраиваясь в кресле у окна.
Родион изложил картину чётко и по существу. По всему Владимиру в закрытых кружках аристократов — салонах, где избранные лица собирались в частных домах для обсуждения литературы, искусства и политики — только и толковали, что о выборах и кандидатах. Вчера к пятерым официально зарегистрированным добавились ещё двое бояр — некий Скопин и Мстиславский, оба из захудалых родов, потерявших влияние при Веретинском. Впрочем, их всерьёз никто не воспринимал. Скопин откровенно рассчитывал на дешёвый пиар, надеясь хотя бы упомянуть имя своего рода в официальных протоколах думы. Мстиславский же, по слухам, выдвинулся после пьяного спора в ресторане.
— Реальная борьба развернётся между пятью фаворитами, воевода, — продолжал Коршунов, явно зачитывая записи. — Владимир фактически раскололся на фракции. Первая — реваншисты за Воронцова. Родня тех, кто полёг под стенами Угрюма. Близкие погибших гвардейцев, бояр и наёмников. Они жаждут мести пуще огня, и Воронцов стал для них не просто кандидатом — знаменем, ядрёна-матрёна. Символом, чтоб мне провалиться.
Я поморщился. Эмоциональный электорат — самый опасный. Рациональными доводами таких не проймёшь.
— Вторая фракция — консерваторы, поддерживающие Кисловского, — Родион сделал паузу, словно сверяясь с бумагами. — Древние торговые роды. Те, кто контролирует таможню, банки, местные купеческие гильдии. Боятся потерять привилегии при вашем правлении. Слухи о равенстве сословий в Угрюме их пугают больше любой войны. Боярин Кисловский обещает сохранить традиционный порядок, где каждый знает своё место.
— Понятно. Дальше.
— Третья — умеренные, выступающие за боярыню Ладыженскую, — в голосе Родиона послышались философские нотки. — Знатные семьи, пострадавшие от тирании Веретинского. Хоронившие сыновей после фальшивых обвинений в заговоре. Они устали от крови и хотят мира, стабильности. Опасаются как резких движений Воронцова с его жаждой реванша, так и ваших реформ, Прохор Игнатич. Ладыженская для них — тихая гавань после шторма, место, где можно отдышаться и зализать раны.
Собеседник сделал паузу, прежде чем продолжить:
— Четвёртая фракция — законники за Скрябина. Бюрократы, чиновники, администраторы. Те, кого Сабуров вычистил из властных структур, обвиняя в саботаже и взяточничестве. Они хотят порядка без революций, чтоб всё как прежде, только их вернули на места. Скрябин обещает укрепить аппарат управления, дать больше полномочий чиновникам, вернуть значимость их сословия. Воронья стая над падалью кружит, если хотите мнение старого вояки.
— И последняя? — я уже догадывался.
— Реформаторы. Ваша фракция, воевода, — в голосе Родиона послышалась усмешка. — Младшие сыновья боярских родов, которым не светит наследство. Бояре в первом поколении — недавние выслуженцы, только что возведённые в знатный чин, а не унаследовавшие его. Те, кто слышал о том, как всё устроено в Угрюме. Купцы и промышленники простолюдины, мечтающие о доступе к власти и развитию бизнеса. Офицеры без связей, продвигающиеся только благодаря способностям. Они видят в вас шанс изменить систему, где происхождение определяет всё. Эти люди голодны до перемен.
Я откинулся в кресле, переваривая информацию. Картина вырисовывалась ясная. Пять лагерей, пять разных видений будущего княжества. Воронцов предлагал месть и возвращение к прежнему величию. Кисловский — стабильность старого порядка. Ладыженская — примирение и исцеление ран. Скрябин — бюрократический контроль. А я… я предлагал перемены, которых многие боялись больше новой войны.
Формально право голоса имели только бояре, несколько богатейших торговцев да верхушка военных. Но реальная власть работала иначе. Торговые дома контролировали финансовые потоки — и какой боярин откажется от выгодного кредита или прибыльного контракта для своего бизнеса? Чиновники управляли повседневной жизнью княжества — без их поддержки любые реформы застрянут в бумажной трясине. Гвардейцы и наёмники составляли военную силу — их настроения определяли, кто реально контролирует улицы. Купцы-простолюдины и офицеры без связей не голосовали, но их деньги, влияние и мечи могли склонить чашу весов. Каждая фракция объединяла тех, кто голосует, и тех, кто давит на голосующих. Классическая игра интересов, где формальное право значило меньше, чем реальное влияние.
— Сколько голосов у каждой фракции? — уточнил я.
— Сказать сложно, сейчас это вилами по воде, но приблизительно… — Коршунов замолчал, явно прикидывая. — Реваншисты — пятнадцать процентов, консерваторы — двадцать пять, умеренные — двадцать, законники — десять, реформаторы — тридцать. Остальные колеблются или выжидают, — Коршунов помолчал. — Воевода, без переманивания голосов из других лагерей победа маловероятна. Чую запах подгоревшей каши — придётся крутиться.
— Понимаю, — коротко ответил я. — Отличная работа, Родион. Продолжай мониторить настроения.
Отключив магофон, я задумался.
